– Сейчас, монсеньор; мне осталось дописать всего лишь десять строк!
– Хорошо!.. Я ведь беспокоюсь именно за вас, мой друг. Вы сегодня много работали… а время приближается уж к ужину…
– О, монсеньор, я могу ужинать в любое время!
– Это правда, в ваши годы желудок бывает снисходителен. И все равно, мне бы не хотелось…
И, наклонившись к Жозефу, он продолжал, понизив голос и указав знаком на молодого человека:
– Прелестное дитя! И я им очень доволен.
– Да, да, – тихо, с холодной улыбкой отвечал капуцин, косо взглянув на Жуана. – Из него выйдет знатный вельможа! Это очень похоже на кошек… пока молоды, только тогда и прелестны!
Ришелье слегка нахмурился.
– Ты, похоже, ни во что не веришь, Жозеф?
– Простите, монсеньор, я верю в вас, в ваш гений, в вашу славу!
Отец Жозеф почтительно склонился, произнося свою лесть, и в награду узрел прояснившееся чело министра.
В это время в библиотеку вошел привратник.
– В чем дело? – спросил кардинал.
– Господин де Лафемас просит вас удостоить его чести переговорить с вами, монсеньор.
Физиономия Ришелье мгновенно приняла свое обычное ледяное выражение.
– Господин де Лафемас, – пробормотал он. – Что может быть ему от меня нужно?
Он повернулся к отцу Жозефу:
– Вы не давали ему каких-нибудь поручений?
– Ни единого, монсеньор.
– Господин де Лафемас один? – спросил Ришелье у слуги.
– Нет, монсеньор, с ним какой-то дворянин.
– А! Припоминаю! На днях у меня умер один из гвардейцев, и я поручил Лафемасу приискать мне надежного человека… Пусть он войдет, Юрбен.
Отец Жозеф вознамерился удалиться, но кардинал жестом остановил его.
– Останьтесь, – приказал он. – Вы старые друзья с Лафемасом, и ваше присутствие не стеснит его. А! Вы наконец-то закончили, Жуан? У вас такой красивый почерк, дитя мое: читать переписанное вами – одно удовольствие! Надеюсь, вам не слишком надоедает переписывать все эти глупости?
– О, монсеньор, я счел бы за счастье никогда не иметь другой работы!
– Маленький льстец! В награду за ваши усиленные занятия я вас освобождаю завтра на целый день. Можете отправиться к вашему милому кузену, графу де Шале, и повеселиться с ним… конечно, если он тоже будет свободен. Последнее время он, бедняжка, так занят! Король и Месье не отпускают его от себя ни на шаг. Он так любезен, тактичен, умен! Не правда ли, Жозеф, граф де Шале – истинный вельможа? Что до меня, то я его люблю всей душой!
Говоря это самым благосклонным тоном, кардинал перебирал пальцами шелковистые локоны пажа, который, вместо того чтобы покраснеть, становился все бледнее.
К счастью, в это время дверь в библиотеку вновь отворилась и позади Лафемаса, вошедшего с глубоким поклоном, Жуан де Сагрера, повернувшись к выходу, заметил в зале ожидания человека, при виде которого вся кровь бросилась ему в лицо и глаза заблистали радостью.
Однако, проходя мимо этого человека, Жуан де Сагрера даже не взглянул на него, несмотря на то что двойная позолоченная дверь библиотеки плотно за ним затворилась и, кроме привратника и расхаживающей стражи, в зале никого не было.
По примеру Жуана Паскаль Симеони – так как, как читатель знает, это был именно он – тоже остался совершенно бесстрастным.
Вот только в один и тот же момент искатель приключений и паж, один – сидя на банкетке, другой – удаляясь, вдруг сильно закашлялись.
Есть ведь тысячи способов понимать друг друга без слов.
Но вернемся к кардиналу.
Углубившись, как простой поэт, в чтение своих произведений, которые, будучи переписанными красивым почерком и на великолепной бумаге, казались ему еще более привлекательными, Ришелье забыл, что он не один.
Отцу Жозефу, похоже, не совсем нравились подобные мечтания, и он взялся спустить министра с высот Парнаса…
– Монсеньор, – сказал он, – господин Лафемас здесь.
Ришелье поднял голову.
– А! – произнес он сухо. – Действительно. Ну, что у вас такого спешного, господин де Лафемас?
– Дело мое нельзя назвать спешным, монсеньор, – отвечал Лафемас, приближаясь. – Но, считая всякое ваше желание для себя законом, я поспешил явиться сообщить его преосвященству, что… кажется, нашелся человек, достойный заменить умершего Лафейля.
– Вот как! – произнес Ришелье, тщательно сложив и не менее тщательно поместив на стол возле себя переписанную пьесу. – Так дело идет о замещении Лафейля? И кто же такой этот ваш протеже, господин де Лафемас?
– Я еще не спрашивал его об этом, зная, что вы, монсеньор, любите сами расспрашивать поступающих к вам на службу.
– Однако вам известно, по крайней мере, его имя?
– Его зовут Паскаль Симеони.
– Паскаль Симеони! Вовсе не дворянское имя! А вы знаете, что поступить ко мне на службу может только человек благородного происхождения?
– Это правда, монсеньор. Но я убежден, что господин Паскаль Симеони непростого рода. Во-первых, по наружности он весьма приличен: высокого роста, хорошо сложен, с красивым и умным лицом. Ко всему этому храбр и ловок.
– Храбр и ловок… это-то вам откуда известно?
– Мы познакомились с ним со шпагой в руке, монсеньор.
– А! Когда же это?
– Только что.
– Кто же вышел победителем?
Лафемас немного замялся… но уже эта нерешительность сама по себе была достаточным ответом.
– Он! – воскликнул Ришелье. – Ого! В таком случае я понимаю вашу поспешность завербовать его. Умная политика! Из учителя вы хотите сделать себе друга! Ну, где же этот господин, который проявил себя таким молодцом?
Несколько оскорбленный таким истолкованием своей преданности, Лафемас довольно развязно отворил дверь и знаком предложил Паскалю Симеони войти…
Паскаль повиновался.
Ришелье тем временем снова принялся оглаживать своих кошек, что дало искателю приключений возможность рассмотреть эту замечательную личность, малейшее движение которой приводило в трепет всю Францию. Широкий лоб с уже начавшими седеть волосами на висках; большие глаза, бледное и удлиненное лицо, заканчивающееся небольшой остроконечной бородкой, тонкие, почти невидимые губы, которые обрамляли изящные усики и эспаньолка, модное украшение того времени, – вот какой была эта голова.
По всей видимости, министр отвлекся намеренно, – чтобы дать вошедшему время оправиться от волнения, очень естественного в его присутствии, или же иметь возможность самому тем временем рассмотреть его украдкой.
Наконец, посмотрев прямо в лицо искателю приключений, он произнес отрывисто:
