Какое счастье!.. Напротив, это было несчастье! Но что я могла сделать, чтобы отвратить беду? Ничего! Но я сокращу свой рассказ, сударь, тем более что приближаюсь к тем фактам этой печальной истории, в подробности которых мне противно вдаваться… Однако же мне необходимо рассказать вам все… чтобы вы могли оказать мне помощь… защитить меня! Да, защитить, потому что я устала, изнемогла от такой жизни! Я, которая считала себя чувствительной… которая боялась капли крови…
Анаиса де Ферье остановилась с воспламененными щеками, с дрожащими губами, словно, несмотря на полнейшее доверие к Паскалю, она боялась или стыдилась делать ему подобные открытия.
Но эти открытия были в самой ее сдержанности!
– Этот человек, сударыня, измучил вас до такой степени своим гнусным преследованием, – сказал Паскаль, – что вы при виде его безжизненного тела, вместо того чтобы пролить слезу за христианскую душу, умершую без покаяния, вскрикнули бы от радости, что злодей получил заслуженное наказание, не правда ли?
Баронесса решительно распрямилась.
– Ну да, сударь!.. Да! – воскликнула она. – Я дошла до того, что желаю смерти Фирмену Лапраду. Но если бы вы знали, как он меня измучил!
– Я это понял еще вчера, в Алаттском лесу, когда увидел, как ваша рука задрожала от прикосновения его руки.
– Ах! Вы-то поняли, но мой муж ничего не хочет понимать! Он приписывает причинам неблагородным и глупым мое отвращение к его племяннику! Это правда, что Фирмен Лапрад с редким искусством разыгрывает свою низкую роль. Ах! Сколько лицемерия заключено в этом человеке!
Первое время, когда он только поселился у нас, в Бове, Фирмен Лапрад обходился со мной с почтительностью, так хорошо разыгранной, что я даже начала сожалеть о моих неприязненных к нему чувствах и старалась забыть их. Однако месяца через два я заметила, что мой муж, такой добрый и снисходительный ко мне до сего времени, вдруг сделался нервным, зачастую даже грубым. Я не могла понять этой странной перемены, а гордость не позволяла мне объясниться. Фирмен Лапрад вызвался объяснить мне эту загадку. Однажды вечером, совершенно беспричинно обвинив меня в кокетстве – вы только представьте, я – и кокетка! – барон ушел, наговорив мне самых оскорбительных вещей и оставив меня в слезах. Этот демон – я говорю о Фирмене Лапраде – нашел минуту удобной, чтобы разоблачить себя.
– Вы плачете, дорогая Анаиса, – сказал он мне. – Сердитесь на мужа за то, что он был несправедлив к вам? Но что бы вы сказали, если бы узнали, что это я пожелал, чтобы он стал таким, что это я его таким сделал?
Озадаченная, пораженная, смотрела я на Фирмена Лапрада.
– Как, вы не понимаете? – продолжал он со своей нехорошей улыбкой. – Действительно, трудно предположить, что человек, которому вы не сделали ничего плохого и который сам, со своей стороны, желает вам одного лишь добра, может, чисто из прихоти, портить вам жизнь. Что ж, я объяснюсь насчет этого, моя прелестная тетушка, объяснюсь в двух словах. Я вас люблю, слышите! И люблю вас не так, как должен любить свою тетушку племянник, но как любовник любит свою возлюбленную – до страсти, до бешенства, до неистовства! И я вас полюбил с первого дня, как увидел!.. С первого дня! Понятно ли вам теперь, как случилось, что, сначала распаленная вашим равнодушием, затем доведенная до отчаяния вашим браком с моим соперником!.. – и каким соперником! – моя любовь превратилась в неистовую злобу! Но я ничего не мог предпринять против вас до тех пор, пока вы не сделались баронессой де Ферье… Когда вы здесь выходили замуж, я там, в Париже, целую ночь провел за составлением планов отмщения, за настоящее – в будущем!
– И ваша месть состоит в том, чтобы отнять у меня расположение мужа? – прошептала я, леденея от ужаса. – Мою тихую жизнь превратить в адские мучения?
Фирмен Лапрад покачал головой.
– О! Прелестная тетушка, – воскликнул он, – лишь от вас зависит, превратится ли ад в рай.
– Что же я должна для этого сделать?
Он подошел ко мне со сверкающим взором, с протянутыми руками…
– Ах! – вскричала я, бросаясь от него в страхе, – только тут я его поняла! – Нет! Нет! Лучше тысячу раз ад без вас, чем рай с вами! Презренный! И вы не боитесь, что небо обрушится на вашу голову в наказание за вашу преступную любовь?
– Небо устроено прочно, – сказал он мне, пожав плечами.
– Но что, если я расскажу вашему дяде все то, в чем вы осмелились мне признаться?
– Он вам не поверит!
– Не поверит? И почему же?
– Потому, что он любит меня безгранично; и, любя меня безгранично, считает меня образцом всех добродетелей. К тому же предубежденный против вас стараниями вашего покорнейшего слуги, он даст совершенно иное толкование вашим словам.
– Иное толкование?
– Да… Я его убедил, что вы завидуете моему счастью… его любви ко мне… Завидуете его щедрости ко мне!
– О!.. Стало быть, если я открою ему ваше гнусное поведение…
– Он сочтет его клеветой!
– Вашу преступную любовь?
– Клевета!
– Низкий, подлый вы человек! Однако же господин де Ферье все еще любит меня, что бы вы ни говорили! А если я сумею убедить его, что вы гнуснейшая тварь?
Фирмен Лапрад снова улыбнулся, на сей раз еще более зловещей улыбкой.
– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что вам когда-нибудь удастся заиметь над ним эту власть, прелестная тетушка, – возразил он. – Но если по какому-нибудь случаю вы и сумеете убедить моего дядю в необходимости выгнать меня…
– То?
– То… помните… мне будет жаль его… вас… себя самого! Что я сделаю, я еще не знаю, но уверяю вас: я не уйду, не отомстив! И отомстив жестоко!
* * *
– Однако это какое-то чудовище, а не человек! – вскричал Паскаль Симеони, не в силах более сдерживать негодования. – Как!.. Он не скрыл от вас и того, что в случае, если вам удастся выйти победительницей… он не остановится… даже перед убийством… убийствами!
Анаиса де Ферье хотела ответить, но лихорадочное волнение, поддерживавшее ее до сих пор, вдруг исчезло, и бледная, дрожащая, она вновь упала в кресло.
– Довольно, сударыня, вы достаточно сказали мне для того, чтобы я знал, как мне теперь действовать. Впрочем, еще два слова… Только прежде успокойтесь! Вам теперь нечего бояться! Теперь, когда вы уверены, что у вас есть друг, который постоянно будет оберегать вас!
Баронесса обратила к нему кроткий взгляд, полный признательности.
– Это правда, – прошептала она. – Вы меня не покинете, я в том уверена.
– Я вас никогда не покину, сударыня! Никогда! О! С этой минуты я принадлежу вам всецело! Впрочем, нет, не всецело! У меня есть и другая обязанность, которую я поклялся выполнить! Но не тревожьтесь! У меня достанет и сил, и мужества выполнить их обе… и самая дорогая для меня состоит в том, чтобы осушить ваши слезы!
