Говоря это, Паскаль склонился к молодой женщине, и от его взволнованного дыхания затрепетали белокурые локоны красавицы…
– Вы что-то хотели у меня спросить? – промолвила, почти улыбаясь, госпожа де Ферье.
– Да. Зачем вы уехали из Бове… где господину Фирмену Лапраду гораздо сложнее было бы преследовать свои гнусные цели, чем в Париже, и чего вы так боитесь теперь, когда племянника вашего мужа нет дома? Неужели мои подозрения справедливы и этот человек приказывает прислуге наблюдать за вами? К примеру, этой старой горничной… Бертранде?
– Я уверена, что она подкуплена им, так как несколько месяцев назад он сам привел ее в наш дом.
– Но другие слуги?
– Все повинуются ему, за исключением одного лишь Лапьера, кучера, который живет в доме барона уже несколько лет и сохранил некоторую независимость мнения и поступков… чего Фирмен Лапрад никак не может поколебать в нем. Удивляюсь только тому, как он не выгонит этого честного слугу… так как Фирмен Лапрад может здесь все; он приказывает, он решает, а барон лишь одобряет его поступки.
– Следовательно, идея переезда в Париж…
– Принадлежит ему. Несмотря на пожирающую его страсть, как он выражается, этот человек честолюбив. Он дал понять господину де Ферье, что провинция – слишком тесное поприще для адвоката, жаждущего славы, коей можно легко добиться с сильной протекцией. Убежденный такими доводами, барон де Ферье немедленно послал управляющего в Париж, на поиски приличного помещения; спустя несколько недель мы были извещены, что все готово к принятию нас здесь. С целью приобретения покровительства молодого графа де Шале, фаворита короля, Фирмен Лапрад уговорил своего дядю заехать к графине. Не знаю, напишет графиня сыну или нет, но бьюсь об залог, что не пройдет и недели, как барон отправится к Шале рекомендовать графу своего племянника. Ради Фирмена Лапрада мой муж готов дойти до самого короля.
Паскаль покачал головой:
– Мы избавим его от этих треволнений!
Баронесса вздрогнула… Тон, которым были произнесены эти слова, ясно выражал следующее: «Прежде чем господин де Ферье дойдет до короля, Фирмен Лапрад будет уже в могиле».
– Что с вами? – воскликнул Паскаль, заметив конвульсивное движение молодой женщины. – Гнусный тиран владычествует в вашем доме… оскверняет воздух, которым вы дышите… отравляет ваш покой! И когда друг предлагает вам от него избавиться, вы дрожите!
Баронесса де Ферье вдруг встала… Легкий шорох послышался вблизи.
– Бертранда вернулась! – произнесла она. – Она удивится, не обнаружив нас в гостиной!
– О! Что нам за дело до Бертранды! – горячо воскликнул Паскаль. – Не будет господина, вон и презренную служанку!
– Однако… – произнесла баронесса, потупив взор, – так как мы сегодня без помехи смогли уже достаточно поговорить, то не лучше ли будет… так как вы видели только меня, но не моего мужа… то этот визит может и не считаться… вы могли бы прийти в другой раз!
Паскаль улыбнулся. Мог ли он в эту минуту не отбросить в сторону свой гнев, когда молодая женщина говорит о своих печалях, чтобы доказать ему свое нежное расположение!
– Вы правы, сударыня, – отвечал он, – да, этот визит может и не считаться.
– Следовательно… завтра…
– Завтра я приду снова. Но Фирмен Лапрад… Вы не решили еще его судьбу?
Раскрасневшись, она взяла молодого человека под руку.
– Так как теперь я уже не очень боюсь, – прошептала она, – вообще уже не боюсь… А в случае опасности мне стоит только подать знак, сказать одно только слово… и вы будете здесь! Подождем… подождем еще немного! Кто знает, может быть, он и раскается!
Паскаль не возражал. Его сердце было переполнено упоением. Не был ли он убежден, что то говорила не жалость, а любовь устами прелестной баронессы? Она любила и чувствовала себя любимой. И в эту минуту она не желала ничего другого, как простить! Была бы счастлива простить!
* * *
Они вышли из спальни и снова прошли в гостиную, затворив за собой сначала одну, а затем и другую дверь.
Несколько секунд эта комната, где, не произнося слова любовь, наши влюбленные, однако, так хорошо передали друг другу свои чувства, несколько секунд эта спальня оставалась пустой и безмолвной…
Но вдруг в углу комнаты тихо отворилась дверца шкафа и оттуда показалась дрожащая человеческая фигура с бледным и искаженным лицом…
Это был Фирмен Лапрад.
– Ах, – прошипел он, скорее падая, чем опускаясь в то самое кресло, где минутой ранее сидела баронесса де Ферье, – ах! Милая тетушка, вы призываете к себе на помощь охотника на негодяев… красивого и храброго Паскаля Симеони! Поучительный же разговор я подслушал! Да, вы сказали, баронесса: здесь я повелеваю! По этой-то причине ваш управляющий, господин Риго, и приберег мне эту лазейку, этот проходной шкаф, который оказался сегодня мне так полезен!.. И Бертранда повинуется мне потому, что я здесь полновластный распорядитель. Но как бы шпион ни был смышлен и усерден, свой глаз все-таки лучше! Бертранда не видела, как вы в окно раскланивались с Паскалем Симеони, прелестная тетушка, а вот я видел. Она не заметила, как вы передавали записку швее, а я это заметил. Ах! Он меня убьет, этот сударь… потому что она этого хочет! Она ненавидит меня до такой степени, что не сегодня-завтра прикажет покончить со мной этому охотнику на негодяев! Охотник на негодяев! Ну что ж, да, я – негодяй… самому-то себе я могу в этом признаться! Впрочем, с таким человеком трудно бороться и при всей храбрости. Убивать – это его ремесло. Он с одинаковой ловкостью управляется как с кинжалом и шпагой, так и с дубиной. К тому же он силен, как Самсон! Я же… умею управляться только с пером, и мускулы у меня совсем детские! О! Но зато у меня ум демона! Да, демона! Она ведь назвала меня демоном, и не ошиблась! Посмотрим же, что придумает демон, чтобы победить Самсона! Ах! Отказаться от нее? Никогда! Никогда! Отказаться и знать, что она будет в объятиях другого! Потому что именно этим все кончится, моя добродетельная тетушка! Вы меня возненавидели с первой минуты, как увидели… и с первой же минуты вы полюбили господина Паскаля Симеони. Но если вы не хотите быть моей, Анаиса, его вы тоже не будете, пока я жив, вы не будете принадлежать никому! А так как я намереваюсь жить долго и мне будет слишком трудно находиться постоянно между вами и господином Симеони… и так как я сам слишком многим рискую в этой игре… стало быть…
Фирмен Лапрад вдруг остановился. Ему пришло некое озарение, и лицо его исказилось чудовищной радостью… от которой он едва не задохнулся.
Но – грустно говорить об этом – злые всегда менее болезненно переживают самые сильные потрясения, нежели добрые. Иначе нам не пришлось бы видеть ежедневно столько ужасных преступлений.
Фирмен Лапрад обвел комнату угрожающим, но в то же время насмешливым взором.
– Я не буду вас больше мучить, моя прелестная тетушка, – сказал он, – нет, я не буду вас мучить! Одно хорошее предостережение стоит двух! Я вовсе не желаю, чтобы меня проткнул шпагой этот охотник на негодяев! Но вы от этого ничего не выиграете, клянусь вам! Ничего не выиграете!
