– Что ж, будь по-вашему! – сказал Ла Пивардьер.
Трое мужчин поднялись на улицу Сен-Дени; господа – чуть впереди, слуга – сзади.
– Не обижайтесь на меня, друг мой, – заговорил Паскаль, взяв спутника под руку, – за то, что я не приглашаю вас на могилу моей матери. Но беспредельная любовь и уважение к этой святыне не позволяют мне вмешивать посторонних… к тому же церковью разрешается хоронить и в других местах, кроме кладбища.
– Что вы! Что вы! – прервал его Ла Пивардьер. – Я и не вправе требовать от вас столь многого, дорогой господин Симеони. Собственно, я и спросил-то об этом лишь потому, что мне ужасно скучно дома… с моей милейшей супругой… с которой, впрочем, я скоро распрощаюсь.
– А! Так вы опять уезжаете?
– Нужно! Вы ведь понимаете, какая это тоска – сидеть с утра до вечера сложа руки… Путешествия – моя жизнь! Я уже четыре дня как в Париже; в середине следующей недели думаю отправиться… Вот только с вами будет жалко расставаться… Я так к вам привязался…
– Благодарю вас, любезный господин де Ла Пивардьер, я тоже вас полюбил. И раз уж вскоре оставите меня, я, если позволите, хотел бы сегодня же дать вам кое-что в знак моего расположения.
– Как – если позволю?.. Да я буду вам крайне признателен!.. Однако держу пари, что я уже знаю, в чем дело! Вероятно, вы намерены предложить причитающуюся мне по уговору сумму, не так ли?
Паскаль улыбнулся.
– Если вы так хотите, это она и будет, – сказал он. – Но в настоящий момент речь идет не о ней.
Немного сконфуженный, Ла Пивардьер пожал спутнику руку.
– В таком случае простите, мой друг. Надеюсь, я вас ничем не задел? Но, я уже говорил вам, полагаю, деньги в дороге нужны всегда…
– И они у вас будут, Ла Пивардьер! Они обещаны вам, и вы получите их сегодня же вечером.
– Благодарю заранее! Однако вот уже набережная, а я со своей болтовней все не даю вам высказаться насчет того, другого доказательства вашего расположения ко мне!..
– Видите ли, мой друг, я хочу дать вам совет. Совет, который стоит не менее тех четырехсот пятидесяти ливров, которые я вам должен.
Антенор в изумлении смотрел на Паскаля.
– Такой дорогой!.. – вскричал он. – Возможно ли, чтобы совет столько стоил?
– Настолько возможно, что когда вы его получите, то первым признаете, я в этом уверен, что он стоит таких денег.
– В самом деле?.. И что же вы мне посоветуете?
– Я вам посоветую никогда не напиваться допьяна… потому что когда вы выпивши, то несете всякий вздор… и, болтая таким образом, рискуете навлечь на себя большие неприятности. Кстати о неприятностях: вы, вероятно, не читаете «Газет де Франс», этот новой периодический журнал Теофраста Ренодо? Ну, так вот, слушайте, я расскажу вам, какая история была во вчерашнем номере. История барона де Сент-Анжеля, которого парламент приговорил к виселице. Да-да! А за что, спросите вы? За то, что этот барон имел двух жен… Понимаете, двух живых жен! То есть он не стал ждать, пока одна умрет, чтобы жениться на другой. А это уже бигамия, двоеженство. А известно ли вам, Ла Пивардьер, что за двоеженство у нас вешают? Сначала выставляют у позорного столба, а затем вешают, и никакого помилования для подобных преступников не предусмотрено. Вы, верно, не знали такого закона? По тому впечатлению, которое произвел на вас мой рассказ об ужасном конце бедного барона де Сент-Анжеля, вижу, что не знали. Что ж, теперь вам о нем известно… Так что, если вдруг у вас есть – кто знает – друзья-двоеженцы, посоветуйте им, во избежание виселицы, поскорее отказаться от лишней жены и навсегда прибиться к какой-нибудь одной юбке, более дорогой их сердцу… Вот и все, что я имел вам сказать.
Закончив так – полусерьезно-полушутя – свой рассказ, Паскаль отпустил руку спутника, но тот был так взволнован, что едва не упал навзничь.
– Ну-ну, полноте, мой дорогой, – сказал Паскаль, спеша поддержать несчастного как словом, так и жестом. – Возьмите себя в руки. Вы ведь не хотите, чтобы вокруг нас собралась толпа народа посмотреть, как мужчина падает в обморок?
– Нет! Нет! Вы правы, добрейший господин Симеони, – пробормотал Ла Пивардьер, – я не должен обращать на себя внимания прохожих… нет… не должен.
После минутного молчания он продолжал дрожащим голосом:
– Так я… я… наговорил много глупостей… третьего дня, за ужином в «Крылатом сердце»?
Паскаль утвердительно кивнул.
– Милосердый Боже! Безумец я презренный! И однако же вы… вы… добрейший господин Симеони… вместо того чтобы погубить меня… или, по крайней мере, строго осудить, изволите лишь… совершенно кротко… по-отечески…
– Я изволю – лишь потому, что пожимал вам руку, потому что мы вместе защищали женщину, которую я глубоко уважаю, – я изволю забыть все, что слышал, и о чем сам догадывался, помня только об одном: что вам нужны деньги, которые вы и получите сегодня вечером. До свидания!
* * *
Паскаль Симеони и Жан Фише далеко уже отошли от Ла Пивардьера, а тот, бледный и взволнованный, стоял все на том же месте, не решаясь вернуться под один из своих супружеских кровов.
Ах! Если бы он знал только, что его под этим кровом ожидает! Но мы с читателем скоро вернемся к госпоже Латапи и убедимся сами в справедливости того, что мужчине вполне достаточно одной жены, а иногда и этого много.
Теперь же последуем за охотником на негодяев и его слугой.
Погода, все утро ясная, внезапно переменилась, и пошел снег, когда Паскаль Симеони и Жан Фише, пройдя немного вдоль набережной и повернув в конце улицы Сен-Дени направо, пересекли Новый мост и направились к улице Дофина.
Мужчины шли быстрым шагом, молча, словно были погружены в какие-то размышления.
Однако, подойдя к маленькому домику, приникшему к городской стене, в самом конце улицы Дофина, Паскаль сказал Жану Фише:
– Если не хочешь входить, Жан, можешь остаться здесь.
Озадаченный, слуга застыл на секунду на месте.
– А почему бы мне и не войти, господин? – спросил он наконец. – Или мое присутствие будет вас стеснять?
– Нет… ты не можешь стеснить меня, мой добрый Жан. Но… ты ведь не знал моей матери… Следовательно…
– Что вы такое говорите, господин?! – вскричал на этот раз старый слуга с выражением боли и вместе с тем вроде как и гнева. – При ее жизни, это правда, я не имел чести знать вашу матушку. Но вспомните-ка хорошенько, не я ли был с вами в этом домике, когда вы нашли здесь эту бедную женщину… убитую разбойником Ландри? Чтоб черт побрал его душу! Не меня ли вы оставили тогда у ее тела, когда сами выходили из дому? Наконец, не я ли помог вам вырыть могилу… две могилы… так как мы нашли в саду и служанку убитой? И после всего этого вы осмеливаетесь заявить мне…
– Виноват! Прости меня, Жан!
В дрожащем голосе Паскаля прозвучало столь искреннее раскаяние, что гнев Жана Фише смягчился.
