– Да, объясните!.. – повторили все.
Нетерпение овладело даже герцогом Анжуйским. Герцогиня добилась того, чего желала – полного и слепого к себе доверия.
– Сейчас объясню, – сказала она. – Сегодня утром король объявил, что в конце этой недели он отправится в Фонтенбло, чтобы насладиться там первыми весенними днями. Как только двор переселится за город, его преосвященство также не замедлят отправиться к себе во Флери д’Аргуж, находящийся, как вам известно, на дороге, ведущей в Фонтенбло. Во Флери стража Ришелье немногочисленна. Впрочем, нам до этого нет никакого дела! Если у него есть наемники, чтобы охранять его, у нас есть друзья, чтобы служить нам. Итак, под предлогом прогулки, вы, господа де Шале, де Вандом, де Море, де Люксейль, де Пюилоран и де Рошфор, в одно прекрасное утро явитесь во Флери, где вас уже будут поджидать наши друзья. Когда министр окажется в полной вашей власти и, повинуясь вашим требованиям, подпишет освобождение маршала д’Орнано, вы, принц, вместе с королевой отправитесь к королю и постараетесь открыть ему глаза на все действия этого злодея. Король бывает силен, когда этот злой человек не находится при нем и не подчиняет его своей воле. Благоприятнее случая и представить себе не возможно: его величество сейчас весьма сердиты на кардинала и, следовательно, не раздумывая им пожертвуют. Что ж, теперь вы знаете мой план, господа. Лишь от вас зависит, будет ли до конца этой недели Ришелье свергнут. Что вы на это ответите?
– Э! Черт возьми! Мы ответим, что принимаем ваш план и последуем ему буквально, прелестная герцогиня! Не правда ли, господа?
– Да, да! – вскричали все.
– И в день падения Ришелье мы воздвигнем трон нашему очаровательному командиру, увенчав его лаврами и розами, в знак признательности за освобождение нас от зависимости.
Но что более всего понравилось в этом плане Гастону, так это то, что отведенная ему роль не представляла, в сущности, никакой для него опасности. Он должен был лишь вместе с королевой отправиться к королю и переговорить с ним, тогда как другим заговорщикам предстояло действовать, чтобы захватить кардинала.
Потому-то Месье и не щадил комплиментов для госпожи де Шеврез.
Однако, несмотря на полнейшую готовность повиноваться этому «прелестному командиру», некоторые из заговорщиков не прочь были узнать и другие подробности этого плана.
Гастон, Шале, Пюилоран, Вандом уже обсуждали с королевой, как они разделят тот пирог, который был еще в печке, – пирогом этим, конечно, была власть, – но Рошфор, Море и Люксейль, отойдя с герцогиней де Шеврез в сторонку, сказали ей:
– Извините, прекрасная герцогиня, но в вашем плане есть один пункт, который нам кажется не совсем ясным… что это за друзья, которые окажутся в то утро во Флери, у господина де Ришелье, чуть раньше нас?
Мария де Роган мгновенно стала серьезной.
– Это тайна, господа, – сказала она. – Тайна, которую я поклялась хранить. До новых распоряжений я не могу открыть вам имена этих особ. Но что вас так беспокоит?
– Нас беспокоит то, – отвечал Море, – что мы не знаем, кто наши сообщники и сколько их.
– Их тринадцать… все они дворяне… и храбрейшие из храбрых.
– Но…
– Что у вас там? – спросил герцог Анжуйский, привлеченный шумом спора. – Чего вы требуете от нашего милого капитана, господа?
– Мы просим его назвать нам имена тех людей, которые помогут нам захватить господина де Ришелье.
– А я отказываюсь сообщить вам их, потому что, повторюсь, поклялась в том. Можете поинтересоваться у господина де Шале: у меня от него нет секретов, а между тем он, так же как и вы, не знает, что это за личности, несмотря на то что видел их командира.
Шале кивнул в знак согласия.
– Впрочем, господа, – продолжала герцогиня, пройдясь вокруг себя ироничным взглядом, – если вы непременно желаете удостовериться в храбрости наших таинственных сообщников, то можете справиться об этом в небольшом лесочке, лежащем в трех лье отсюда, неподалеку от той самой дороги, что ведет в Фонтенбло. Там за этот месяц было найдено более десяти трупов… и, возможно, этот лес сообщит вам, кому принадлежат те шпаги, которыми были заколоты друзья господина де Лафемаса…
Слушавшие пришли в волнение.
– Как! – вскричал приор де Вандом. – Так те, что убили господ д'Агильона, де Бальбедора, де Шатовье, де Франжирона и с полдюжины других ловкачей Лафемаса, и есть те самые люди…
– Что поклялись уничтожить Ришелье? Да, господа, те самые! В ожидании же случая напасть на кардинала они расправляются пока с его слугами и, не правда ли, взялись за дело весьма круто?.. Десять человек за месяц! Боюсь, что если его преосвященство затянут еще хоть на недельку со своим отъездом во Флери, от банды головорезов господина де Лафемаса вообще ничего не останется.
Перед столь неоспоримыми доказательствами не только храбрости, но и необыкновенной ловкости оставалось только преклониться…
Что наши заговорщики и сделали.
Впрочем, пора было уже расходиться. Пробило одиннадцать.
– До свидания, прелестная сестрица, – сказал Гастон, целуя руку королевы. – Можете на меня рассчитывать… как я рассчитывю на вас.
– До свидания! – повторили все дворяне с низким поклоном.
– А пока, – произнесла герцогиня де Шеврез, поднося палец к губам в знак молчания…
– О! – вскричали все вместе. – Ни слова, ни взгляда, ни жеста!
* * *
Герцогиня, которая оставалась в тот вечер ночевать у королевы, пожелала проводить заговорщиков до садовой калитки, ключ от которой находился у донны Стефании.
Конечно, больше всего ей хотелось сказать несколько слов наедине – слов, уже не касающихся заговора, – Анри де Шале, под руку с которым она медленно шла позади всех.
Коридор, которым они проходили, был освещен очень слабо… Гастон и его друзья были уже далеко и не могли их видеть… Анри и Мария остановились и бросились в объятия друг друга.
– Когда я вас увижу? – спросил он.
– Завтра, в полдень.
– Хорошо. Скажите, моя дорогая, вы меня любите? Все еще любите?
– О!
И она хотела поцеловать своего возлюбленного – самый лучший ответ, какой только можно дать на подобный вопрос, – но вдруг невольно отшатнулась в испуге.
Под окном, где остановились наши влюбленные, в эту минуту завыла собака. Она выла – как говорят добрые кумушки, которые, возможно, и не такие дурочки, как многие полагают, – к покойнику.
– Противная! – пробормотала герцогиня. – Как она меня испугала!
– Глупенькая! – весело воскликнул Шале. – Чего же бояться?
И они поцеловались. Собака вновь завыла.
Впоследствии, убитая горем и раскаянием, Мария де Роган припомнила печальное предзнаменование, закончившее тот вечер.
