– А!.. – протянул он. – Соизволил наконец осведомиться о моем здоровье!
– Наконец!.. Должно быть, вы сердитесь из-за того, что я не зашел к вам утром! Но я спешил, потому что граф де Шале уезжал сегодня из Парижа…
– Знаю… И что же? Ты ведь с ним не поехал!
– Нет, к несчастью! А мне так хотелось побывать в Фонтенбло!..
– В самом деле?..
– Говорят, там будут восхитительные гулянья!
– Ну, да… Разумеется!
– Короче, перед отъездом…
– Господин граф оставил тебе много работы.
– И очень срочной… такого срочной, что мне придется просидеть всю ночь. Я забежал узнать только, как вы себя чувствуете, и сейчас же вернусь… Видите, дядюшка, это не моя вина, и вы не должны сердиться на меня за то, что я добросовестно исполняю свою обязанность!
Разрываясь между гордостью, которую он ощущал от добросовестности своего племянника, и огорчением, которое он испытал при объявлении о столь внезапном его уходе, барон де Ферье молчал.
– Так что до свидания, – продолжал Фирмен Лапрад, целуя больного. – Впрочем, вы находитесь в приятном обществе… и не должны скучать. Завтра я проведу с вами целый день, если это вам будет приятно! До свидания, господин Симеони… до свидания, тетушка!
Круто развернувшись, все с той же улыбкой, Фирмен Лапрад исчез из комнаты.
– Ну, – пробормотал барон, – что ни говори, а мой мальчик все-таки прав; нельзя же его винить в том, что он так строго относится к своей обязанности!.. О! Я, впрочем, всегда был в нем уверен! Далеко пойдет!.. Итак, господин Паскаль, если вас ничто не удерживает… то оставайтесь у нас на весь вечер! Поужинайте с нами… с нами!.. с моей милой Анаисой, хотел я сказать… потому что… я не знаю… гм… буду ли я кушать! Меня снова клонит ко сну! Вот ведь странная штука! Я делаюсь каким-то сурком! Ах! Я просто не могу открыть глаз… Но… Анаиса… прикажите накрыть стол здесь… у постели… так, чтобы… если я проснусь… вы…
Барон не смог договорить и закрыл глаза.
Минуты через две-три он уже спал сном крепким, но спокойным… не внушающим никаких опасений…
Обрадованный этим приглашением, которое позволяло ему провести несколько лишних часов с любимой женщиной, и благословляя в душе странную болезнь барона, Паскаль повернулся, чтобы взять руку Анаисы и покрыть ее поцелуями.
Но каково же было его удивление, когда он увидать баронессу бледной и дрожащей.
– Что с вами? – воскликнул он.
Она не отвечала.
– Но, ради бога, скажите, что с вами? – повторял он.
– Не знаю, – произнесла она наконец. – Право, не знаю! Я счастлива, очень счастлива… и слезы душат меня!
– Анаиса!
– О! Это безумство, сознаюсь в том… но… простите меня, мой друг… Дайте мне поплакать немного… Мне кажется, это меня успокоит! О!.. Боже мой!.. Что со мной будет? Скажите, Паскаль, не находите ли вы, что Фирмен… Ах!.. Нет!.. Нет!.. Повторяю вам, я словно в каком-то бреду. Я уверена, что нам ничего не угрожает!.. А между тем отчего мне так страшно… отчего? О!.. Спустите занавески у постели, прошу вас! Мне кажется, он умер!.. Умер!..
Баронесса вдруг вскочила со своего места и, снова отдернув занавески, которые Паскаль успел уже спустить, схватила руки своего мужа, припала к его груди.
Руки барона де Ферье были влажными… дыхание тихим, ровным.
Словно устыдясь своей мысли, Анаиса вернулась к Паскалю, столь же удивленному, сколь и опечаленному такой ужасной сценой.
Он вновь хотел было спросить молодую женщину, но та жестом остановила его.
– Ни слова, – произнесла Анаиса, уже более спокойно. – У меня нервы расстроились, ничего более. Вероятно, сказывается эта тяжелая и мрачная погода, мой друг. Но теперь это прошло… совершенно прошло!.. Не будем больше говорить об этом!
* * *
Забывая ее просьбы, Паскаль несколько раз в течение вечера принимался расспрашивать Анаису, стараясь вырвать у нее тайну столь необычного волнения. Но все его старания были напрасны. Впрочем, баронесса сказала правду: она и сама себе не отдавала отчета в своем чувстве. Вечер прошел довольно тяжело для обоих. Около восьми часов барон проснулся. Согласно его желанию баронесса и Паскаль обедали у его постели. Он поговорил с ними несколько минут, довольно весело; но, выпив еще чашку лимонаду, снова заснул…
В десять часов Паскаль простился с баронессой.
– Вы только на меня не сердитесь, – сказала она ему.
– Сердиться на вас! Нет! Меня только огорчает, что вы мне не доверяете.
– К чему же я буду мучить вас моими бреднями! Завтра… утром, я расскажу вам все…
– Отчего же завтра, а не сегодня?..
– Потому что до завтра будет еще целая ночь, которая убедит меня в том, что я была безумна!
* * *
Он ушел. Она оставалась рядом с больным, погруженным в какой-то беспробудный сон, до полуночи, а затем удалилась в свою комнату.
– Благодарю вас, – сказала она сопровождавшей ее Бертранде, – я разденусь сама.
Старая дуэнья поклонилась и вышла. Первой мыслью Анаисы было тотчас же запереть дверь на задвижку. Подобных мер предосторожности она никогда не предпринимала… Но в этот вечер инстинктивно подумала о них.
Задвинув дверь, она подошла к окнам, чтобы посмотреть, хорошо ли заперты ставни.
Затем, подойдя к большому зеркалу, рассеянно вынула гребень из головы.
Ее дивные белокурые волосы роскошными волнами рассыпались по плечам.
В глубокой задумчивости она уже начала машинально расстегивать платье, как вдруг позади нее послышался легкий шум, заставивший ее задрожать…
Однако она не обернулась. Нет, она не посмела повернуться!.. Но посмотрела в зеркало.
Ах!.. Ее опасения не были бреднями. Она была права!
Зеркало показало ей Фирмена Лапрада, пробиравшегося к ней в комнату через потайной вход, который он устроил себе в шкафу.
Молодая женщина громко вскрикнула.
Он же, со своей стороны, спокойно закрыв створчатую дверь, сказал насмешливым тоном:
– О! Кричите… кричите, прелестная тетушка, сколько вам угодно! Должен, однако, предупредить вас, что это напрасный труд. В доме все спят… за исключением меня, вас и Бертранды… и спят сном таким глубоким… что ничего не услышат, хоть из пушки пали. Об этом я позаботился. Понимаете, когда вынашиваешь план в течение целого месяца, имеешь достаточно время подумать обо всем. Довольно было щепотки снотворного, брошенного Бертрандой в вино прислуги, чтобы превратить всех в неподвижные статуи. Не то чтобы я их боялся… они все мне преданы, за исключением Лапьера, который крайне расположен к вам. Но я предпочел, чтобы они ничего не слышали… То же самое я проделал и с моим дядюшкой. Вы, должно быть, заметили, что со вчерашнего дня он спит непробудным сном, и эту ночь проспит еще крепче. О!.. Не бойтесь, однако, это не причинит ему никакого вреда! Но если мне позволительно, из мщения, искать смерти… некоторых людей, почему же не включить в это мщение человека, который всегда был ко мне расположен! Завтра дядюшка встанет… как и другие. И так как теперь вы извещены и успокоены насчет всего, то не угодно ли вам будет присесть и выслушать меня?
