Ее пальцы коснулись стакана. Но вдруг она оттолкнула его с такой силой, что он вдребезги разбился о паркет.
– Нет же! Нет! – вскричала она. – Я не хочу более умирать! Я хочу спасти Паскаля… его жизнь… его честь! Помогите! Помогите!
Она бросилась к двери, чтобы отпереть ее и выбежать…
Но Фирмен Лапрад, более быстрый, схватил ее за руки и, грубо отбросив на середину комнаты, выхватил кинжал.
– Вы не хотели яду… Что ж, тем хуже для вас! Так вы будете страдать больше.
– Ко мне! Помогите! – закричала баронесса во весь голос.
– К чему кричать, ведь я же уже сказал вам, что вас никто не услышит, дорогая тетушка!
И этот гнусный человек двинулся к несчастной женщине, тихо, не торопясь, с улыбкой.
Есть же в мире такие люди, которые могут улыбаться, совершая убийство!
Глава VII
Между чашей и устами
Между чашей и устами провидение посылает нам спасительное размышление; между поднятой рукой и находящимся в опасности сердцем нам опять-таки является провидение, посылая молнию, которая удерживает руку и спасает жертву.
Если Фирмен Лапрад не знал этого, то вскоре ему предстояло это узнать.
Но прежде чем рассказать об этом, нам необходимо вернуться к Паскалю Симеони, в «Золотую колесницу».
Расставшись с баронессой де Ферье, Паскаль пришел домой совершенно расстроенный; его сильно беспокоила грусть возлюбленной, объяснение причины которой она отложила до утра.
Жан Фише, по обыкновению, ожидал своего господина. Войдя к себе в комнату и отпустив слугу, Паскаль бросился в кресло, склонил голову на руки и погрузился в размышления о вероятных причинах такого волнения баронессы.
Во всех соседних церквях пробило уже полночь, а охотник на негодяев все еще продолжал сидеть в том же положении, при слабом освещении наторевшей свечи. Вдруг дверь его комнаты отворилась и перед ним неожиданно возник Жан Фише.
– Что такое? – спросил Паскаль, удивляясь как его приходу, так и тому, что толстяк-нормандец, которого он давно уже считал спящим, стоит перед ним совсем одетый.
Но, не ответив на вопрос, Жан Фише подошел прямо к двери, выходившей на лестницу, чтобы удостовериться, хорошо ли она заперта. Успокоившись на этот счет, но все-таки, видимо, полагая, что крепость замка не достаточна для сдерживания предполагаемого напора, он придвинул к двери сундук с дровами, который с трудом бы подняли и двое.
Глядя на все эти проделки слуги, Паскаль уже начал было думать, что тот сошел с ума.
– Однако что все это значит? – вскричал он наконец.
Но Жан Фише приложил палец к губам и подошел к своему господину.
– Это значит, господин, – шепнул он ему на ухо, – что нам угрожает опасность! Откуда она исходит, какого она рода, я не знаю! Нам повезло, что за обедом я ел раков… Мой желудок всегда тяжело их переваривает, как вам, господин, известно! Предосадно, право, потому что я их просто обожаю!.. Одним словом, так как мне не спалось, я сел у окна подышать воздухом и увидел, что происходит нечто неладное.
– Что же ты увидел?
– Я увидел с дюжину чужаков, которые пробирались в ворота нашего дома.
– С дюжину чужаков?! Ты, должно быть, задремал! Это, верно, Рике, подмастерье, возвращался домой с двумя-тремя товарищами, которых пригласил ночевать.
– Вовсе нет, господин, вовсе нет! Я не спал. Вот, смотрите… нагнитесь немножко, чтоб ваша тень не была заметна, и выгляните из окна. Видите эти черные фигуры по углам, напротив, между особняком де Ферье и соседним с ним домом?
– Так и есть! – промолвил Паскаль. – Там человек пять-шесть…
– Черт возьми! Я всех их видел… как они крались! И будь ночь немного светлее, смог бы даже рассмотреть их рожи.
Паскаль поднялся на ноги.
– И ты уверен…
– Что их целая дюжина… и они уже в доме? Да, господин, абсолютно уверен.
– Должно быть, это воры, которые пришли обокрасть госпожу Латапи.
– О, господин… Двенадцать-то человек против одной старухи… Не считая еще тех, которые остались на улице, чтобы при необходимости прийти к ним на помощь. Это невероятно! Повторяю, господин: по моему мнению, эти люди что-то замышляют против нас. Одно уже их количество доказывает, что они пришли именно по нашу душу, – должно быть, знают, что с нами шутки плохи. Вот!.. Слышите? Держу пари, что они уже на лестнице!
Действительно, до ушей Паскаля донесся легкий шум, который, впрочем, тотчас же затих.
Он задумался, спрашивая себя, кто бы такие могли быть эти враги; естественно, припомнились ему и тайные опасения Анаисы, но все равно он не мог понять, вследствие каких обстоятельств молодой женщине удалось так верно предчувствовать надвигающуюся опасность.
В любом случае нужно было найти разгадку этой проблемы, а Паскаль Симеони был не такой человек, который стал бы долго соображать, как приступить к делу.
– Убери сундук оттуда, куда ты его поставил, – шепнул он слуге, – но так, чтобы ничего не было слышно.
Сундук бесшумно вернулся на прежнее место.
– Теперь, – продолжал Паскаль, – с тобой ли твоя палка?
– Вот она, господин. О!.. Стоит мне лишь почуять подобного рода забаву, как я тотчас же запасаюсь своей тросточкой!
Тросточкой Жана Фише была огромная кизиловая дубина, тяжелая, как свинец, прочная, как железо.
– И нож твой при тебе?
– Да, господин, и он со мной. Но…
– Помолчи!
И Паскаль задул свечу.
* * *
Читатель, конечно, знает, какого рода опасность угрожала Паскалю Симеони.
Позарившись на золото Фирмена Лапрада и отступив от своих правил, Баскари, этот парижский браво, решился сделаться атаманом шайки разбойников.
Негодяи эти, собранные им в кабаке «Спящий кот» и получившие такой сверхщедрый задаток – еще большая сумма была им обещана в случае успеха, – готовы были напасть хоть на Бастилию.
В числе этих хулиганов был в особенности один, который не столько из выгоды, сколько из личной ненависти с радостью взялся участвовать в этой экспедиции против охотника на негодяев.
Конечно, читатель не забыл о нападении босоногих на барона де Ферье в Алаттском лесу и о вмешательстве Паскаля Симеони и его слуги, словом, о том эпизоде, с которого началась вся эта история.
Что ж, в таком случае он помнит также и одного из босоногих, некоего Трифуля, который поклялся отомстить охотнику на негодяев.
Вот этот-то босоногий Трифуль, излечившись от ран, нанесенных ему дубинкой и потерявший надежду обогатиться в лесах, явился искать счастья в Париж, где случай сразу же натолкнул его и на поживу, и на возможность отомстить. Два счастья сразу!
