— Фух… За языком-то следи! Ты же здесь госпожа. Что велишь, то и случится.
— Тогда говори, — буркнула я, как никогда осознавая старую истину, что краткость не только сестра таланта, но и залог понимания.
— Пошли, — вздохнул Васька, спрыгивая на пол.
Я не стала спорить и вышла за нахалом в коридор.
— Ты здесь госпожа и хозяйка, — повторил кот, сворачивая к лестнице в подвал. Он даже обернулся, словно желая убедиться, что я его внимательно слушаю.
— И?
— Что «и»?! Хозяйка, значит, твоя воля во всем. Врата тебе всесилие дают. Понятно?
— Хороша всесильная хозяйка, которая даже выход найти не может, — невольно усмехнулась я.
— Это пока, — отмахнулся Васька, нетерпеливо дернув хвостом. — Пока Врата с тобой знакомятся. Потом можешь идти куда хочешь.
— Вот радости-то будет.
— А уж я-то как обрадовался бы! — фыркнул кот. — Только не уйдешь ты никуда. Кошмар… Поверить не могу, я стараюсь, чтобы тут осталась подобная тупица. Что я вот этими вот лапами…
— Ты лучше языком постарайся, — подсказала я. — Судя по тому, что оставаться меня пока не тянет, лапами у тебя не получается.
— Язва…
— С кем поведешься, — пожала плечами я. — Ты ближе к делу, Василий.
— У тебя и со зрением проблемы? Куда уж ближе? Пришли.
За перепалкой с наглым животным я и не заметила, как вновь оказалась в подвале. В том самом подвале, где несколько часов назад чуть не свалилась в бассейн с мутноватой зеленой водой. Только теперь тут все выглядело по-другому.
— Вот твоя работа, — мотнул подбородком кот.
Но я и без его напоминаний пристально разглядывала преобразившееся подземелье. Его большую часть занимал причудливый бассейн с матовой светящейся жидкостью. А может, и не жидкостью вовсе: толстые витые веревки из той же субстанции уходили куда-то под неожиданно высокие своды и тонули в зеленоватом полумраке. Движимая каким-то болезненным любопытством, я подошла и провела ладонью по ближайшим ко мне струнам. Слово всплыло в мыслях само собой: кот в кои-то веки заткнулся. Воздух загудел на разные голоса, едва теплая упругая поверхность коснулась кожи. И было в этом странном звуке нечто безмерно чужое и одновременно родное. Словно со мной заговорил давно забытый, но когда-то очень дорогой человек, словно я вернулась домой из дальней поездки длиною в жизнь.
Не в силах насытиться этим чувством, я касалась то одной, то другой струны, наполняя подземный зал их гулким откликом. В какой-то момент я слишком сильно сжала струну, и она вдруг стала истончаться под моими пальцами, меняя тональность, но все так же лаская слух.
Наверное, я смогла бы провести в этом подземелье вечность и даже не заметить, как пролетело время, но кто бы мне позволил?! Резкая боль под коленом живо вернула меня на землю.
— Ай! За что?! — взвизгнула я, переводя ошарашенный взгляд со свежих прорех на штанине, сквозь которые виднелись сочащиеся кровью царапины, на кота, с демонстративной брезгливостью вылизывающего когтистую лапу.
— А тебе мало было бабку упокоить? Решила еще и какую-нибудь общину к ней присовокупить? — прошипел кот.
— Так, зверь, — я кое-как подавила раздражение и присела на край потустороннего бассейна, — или объяснись нормально, или все, кого я еще по незнанию «упокою», будут на твоей совести!
— Это Струны! — проговорил Васька таким тоном, словно это все объясняло. Но, наткнувшись на мой скептический взгляд, все же снизошел до подробностей. — Мир большой, и живет в нем много кого. Это, надеюсь, тебе уже понятно? С оборотнями, раз уж шастаешь тут, на нашу беду, ты уже познакомилась. Вот они — одна из общин.
— А есть еще? — поморщилась я, прикинув количество Струн, тянущихся к потолку.
— Конечно! — закатил глаза Васька. — Волхвы, например, которых в заморских странах друидами прозывают. Или вампиры… Дриады, хотя они не любят, когда их так называют. Это из самых крупных. Мелочи, конечно, побольше. Гномы там всякие, домовики с лешими. Мавра, бабка твоя, как-то говорила, что даже атланты где-то есть. Но их совсем мало — вон их ниточка. То-о-оненькая…
— Так… — только и смогла пробормотать я, тихо сатанея от очередного витка безумия, в которое умудрилась угодить.
Только вчера я пересчитывала отпускные и ругалась со склочной соседкой на кухне. А сегодня мне на полном серьезе рассказывают, что на земле водятся вампиры и гномы. И кто рассказывает?! Кот! Про тон, который он при этом позволяет, лучше вообще не думать, чтобы еще кого-нибудь не упокоить. Какого-нибудь рыжего и хвостатого.
— Каждая Струна — это их связь с жизнью, с силой, продолжал между тем Васька, не подозревая о моих мыслях. — Распустишь Струну — будут жить припеваючи, еще и соседям на голову сядут. Придавишь, истончишь — и все… Не жизнь, а мука. Детишки слабые, а то и вовсе не рождаются, в делах удачи нет. Здоровья, и того нет.
— Однако… — Я отодвинулась подальше от зеленых Струн.
— Вот тебе и «однако»! Это жизнь, — с пафосом возвестил кот. — А ты тут музицировать вздумала, извращенка!
— Полегче, блохастый, — огрызнулась я, впрочем, без особой злости: мозги были заняты судорожным перевариванием свалившихся на мою несчастливую голову новостей. — Что это вообще такое, эти Струны?
— Сила родного мира. Ну, того, где они до последней смерти жили.
— До какой такой смерти?!
— А это уже кому как повезло. Кто-то до тихой и мирной в кругу безутешных родственников. А кто-то до неожиданной, в подворотне с пробитой печенью или вообще в чьем-то желудке. Какая разница? Важно, что тех, кому определено в нашем мире посмертие коротать, ты тут встречать должна и распределять согласно заслугам и…
— И кто же это меня так облагодетельствовал?!
— Кто — этого мне не рассказывали. Я-то тут всего лет триста. С прабабкой твоей Ягой въехал.
— С кем? — окончательно потерялась в бредовой смеси оживших сказок я. — Или нет. Молчи. Это я пока знать не хочу. Еще свихнусь… Хотя… Сколько-сколько лет?!
— Триста, — вздохнул Васька. — Может, четыреста. Я не считал. Яга меня к воротам привязала на веки вечные. Великая была женщина. И дочка у нее под стать. А вот правнучка подкачала…
Я замотала головой, пытаясь из потока оскорблений и бреда вычленить хоть что-то разумное.
— Так ты что, бессмертный, что ли?!
— Рискну тебя разочаровать, но да, — фыркнул кот.
— Что ж ты так испугался, когда я на тебя чертями ругалась? — прищурилась я.
— Бессмертный — не значит неубиваемый, — поморщился Васька. — Чувствуешь разницу?
— Честно говоря, не очень.
— Кто бы сомневался? Ну, не умру я своей смертью. Хоть тыщу лет еще проживу — не облезу. А вот если какая-нибудь всесильная истеричка сдуру мне голову оторвать прикажет, то… мементо мори, как говорится.
