— Ты сам создал эту ситуацию, — сказал я. — Чтобы такое больше не повторилось, мы составим контракт, где оговорим все детали.
— Зачем нам контракт?! Тебе мало моего слова?! — воскликнул патрон.
— Про твое слово сейчас вся Фессалоника говорит, — сообщил я в ответ.
— Мошенники! Запачкали мое честное имя! И это в благодарность за то, что помог им, дал работу! — запричитал патрон.
Как и большинство эксплуататоров, толстяк был уверен, что это не рабочие создают прибавочную стоимость и обогащают его, а он делится богатством с ними.
Я опасался, что конные лучники не согласятся служить на галере. Плавать они не умеют, воду боятся. Да и с лошадьми придется расстаться на время. Я договорился с патроном на рейс до Крита и обратно. Он хотел только в одну сторону. Тогда бы нам пришлось в обратную сторону наниматься на его условиях или на другое судно, потому что с острова пешком не уйдешь и на коне не уедешь.
Услышав, сколько им будут платить, лучники сразу согласились. А что им оставалось делать?! Я посоветовал им не болтать на галере, что у нас были проблемы с работой. Оставалось решить вопрос с лошадьми.
— Их можно оставить в деревне, что возле пастбища. Крестьяне нам предлагали. Они зарабатывают на этом и берут по-божески, — предложил Аклан.
— Так и сделаем, — согласился я. — Только надо еще человек шесть-восемь набрать, желательно лучников или арбалетчиков.
— Это мы запросто! — заверил Аклан.
Через полчаса на постоялый двор приехали еще восемь конных охранников, причем некоторых я видел впервые. Наверное, прибыли сюда с другим обозом и застряли точно так же, как мы.
Я объяснил им условия найма, предупредил, что с хозяином могут быть проблемы.
— Патрон — еще тот хитрован, палец в рот не клади. Постараюсь сделать так, чтобы они не возникли, но ничего не гарантирую, — закончил я.
— Тогда мы по-своему разберемся с ним, — пообещали охранники.
Удивляюсь, почему предыдущие охранники не наказали хитрого патрона? Наверное, местные, знают, что их быстро вычислят. Мои подчиненные — птицы перелетные. Могут не возвращаться туда, где сильно нагадили.
До вечера мы решили вопрос с лошадьми и прибыли на причал. На галеру сначала зашел я один. Патрон, только что закончив ужинать, полоскал руки в медном тазу, который держал Тито. Всем своим видом толстяк показывал, что мы для него — жалкие просители, к которым он, может быть, снизойдет, когда закончит такое важное дело. Взяв с плеча мальчика грязное холщовое полотенце, венецианец неспешно вытер руки, сделал жест рукой, отпуская Тито, и только потом сказал мне:
— Пусть твои люди поднимаются на борт, располагаются на баке.
— Они ждут, когда мы заключим контракт, — объяснил я.
— Надоел ты мне со своим контрактом! — театрально взмахнув вымытыми руками, воскликнул венецианец. — Где я сейчас найду писца?! Ворота вот-вот закроют, никто не захочет идти сюда!
— Зачем он нам нужен?! — удивился я. — Если ты неграмотный, я напишу.
— Я по-гречески не умею писать, — придумал он новую уловку.
— Я напишу на латыни, — заверил его на венецианском диалекте, достал приготовленный для этого лист грубой бумаги, самой дешевой, и крикнул: — Тито, принеси чернила и перо!
Патрон, поняв, что грубо кинуть нас не удастся, а он явно собирался это сделать, сразу насупился и возмущенно заявил:
— Так много я вам платить не могу! Снижаем оплату на половину или расстаемся!
— Расстаемся, — согласился я и, пряча лист бумаги, пошел к трапу, по которому понимался Тито с маленьким кувшинчиком и гусиным пером в руке. — Уходим, ребята! — крикнул я стоявшим на причале.
Они, проинструктированные мною, подняли свои вещи, которые лежали на причале, и приготовились уйти.
— Подождите! — остановил венецианец. — Что ты все время спешишь?! Давай выпьем, поговорим…
— Некогда мне с тобой болтать. Надо до темноты добраться до постоялого двора. Нам половину города придется обходить, — произнес я, но остановился.
Через город вооруженных чужаков не пропускали. Да и закрывали уже ворота. Видимо, поэтому и тянул время патрон. Надеялся, что и мы окажемся в безвыходной ситуации.
— Хорошо, пиши свой контракт, — в очередной раз театрально взмахнув руками, обиженно произнес патрон.
Чернила были коричневого цвета. Видимо, чтобы соответствовать качеству договора. Я еще застал то жуткое время, когда писали перьевыми ручками и в первом классе был предмет «чистописание». По нему у меня была единственная четверка в табеле, и ту поставили, не желая совсем уже испортить успеваемость в классе и школе. Вырисовывать тонкие закорючки — это не мое. Я — стратег, а не тактик. Предпочитаю работать с большими величинами, когда мелкие огрехи не имеют значения. Писать гусиным пером оказалось еще труднее, чем стальным. Я умудрился поставить несколько клякс. Расстроился не сильно, потому что смысл договора из-за них не изменился.
Патрона звали Лоренцо Ардисонио. Себя я обозначил на франкский лад Александром де Путивлем. Записал в договоре, сколько нам будут платить в море и порту во время погрузо-разгрузочных работ (в два раза меньше) и когда (в день прибытия в порты Кандия и Фессалоника), как нас будут кормить, сколько кому причитается (половина патрону, треть на всех охранников, а остальное гребцам) из захваченного у пиратов и не только, если такое вдруг случится. Сомневаюсь, что патрон Лоренцо осмелится напасть на кого-нибудь, но каких только чудес не бывает?! После чего я поставил дату римскими, по его просьбе, цифрами. Так называемыми арабскими уже пользовались, но только действительно образованные люди, а не полуграмотные венецианцы. Свою подпись патрон выводил очень медленно, словно вспоминал, какая буква идет следующей. Договор был записан дважды на одном листе бумаги. Я разрезал лист посередине между двумя текстами волнистой линией. Совпадение выпуклостей и впадин будет гарантировать подлинность обеих частей договора. Верхнюю часть отдал Лоренцо Ардисонио, нижнюю взял себе. После чего на Библии в красном кожаном переплете с золотыми углами, принесенной Тито, мы оба присягнули неукоснительно выполнять свои обязанности на борту галеры.
— Заходите, ребята! — позвал я свой отряд.
Они прошли по палубе левого борта в носовую часть галеры, с интересом рассматривая все. С неменьшим любопытством пялились на них гребцы и другие члены экипажа. Нам придется сосуществовать около месяца, делить невзгоды и радости. Охранники располагаются на палубе бака. Хотя платить нам будут только с завтрашнего дня, я назначаю караулы на ночь и иду в свою каюту. Она в полуюте на левом борту. Между ней и каютой капитана, расположенной на правом борту, находится кладовая с запасами еды и вина. Так мне сказал Тито, который проводил к каюте. Начиналась она с трехступенчатого трапа, который вел в низкий и узкий пенал с кроватью, рассчитанной на одного человека, причем худого и ростом метра полтора. Перемещаться в каюте приходилось согнувшись и боком. В дальнем конце проход сужался, следуя изгибу корпуса. В каюте было душно и воняло гниющей древесиной. Тегак засунул под кровать наше имущество и пошел с Тито. Они — ровесники, вдвоем им будет интересно. Я снял ремень с оружием, лишнюю одежду и обувь и вышел босой на палубу. Пока раздевался, взмок от пота. Летом в Греции, то есть, в Ромейской империи, жарковато. На свежем воздухе было немного легче.
