— Сколько они еще провозятся? — спрашивает меня Беренгер де Энтенза.
— Из катапульт скоро уже начнут стрелять, но они много вреда не причинят, а требюшеты соберут только после обеда, если будут работать без отдыха, — отвечаю я.
— Тогда подождем, — произносит он, соглашаясь с планом, который я предложил вчера вечером, когда увидел, как выгружают осадные орудия.
Мы спускаемся с башни. Внизу привязаны их лошади, а меня поджидает Аклан, который держит за повод Буцефала. Мы едем вместе до центральной площади, где каталонцы сворачивают к дому наместника, переселенного в подвал, потому что за него надеются получить выкуп или обменять на попавших в плен каталонцев. Наших послов Андроник Палеолог принял и извинился за действия своего сына, уверяя, что ничего не знал о его чудовищном замысле. Готов поверить, потому что император Андроник — человек не воинственный и слабый. Ему надо, чтобы в империи было тихо и спокойно, за что готов платить деньгами, землями, титулами… Поэтому по большому счету с ним никто не считается. Что и доказали генуэзцы и жители Константинополя, убив послов на обратном пути в Родосто, и нашего адмирала Феррана де Ахонеса с его подчиненными в Константинополе, и заодно всех испанцев, проживавших в столице, разграбив испанский квартал. Память у генуэзцев хорошая. Чудом спаслись и добрались до нас всего несколько арагонцев.
Мы с Акланом поехали к дому, который раньше принадлежал виноторговцу Аристону. Теперь его дом вместе со всем имуществом, включая запасы вина, принадлежал нам. Мы с Ясмин и сыном занимали весь второй этаж, а Аклан с Ханией и двумя детьми и Тегак хозяйничали на первом. Хания недавно родила девочку. Обе мамаши вместе возились с грудными детьми, пока мы отбивали атаки ромеев и их наемников. Женщины сперва сильно боялись, что могут потерять нас и обзавестись новыми мужьями (или ждали с нетерпением?!), но потом привыкли. К нашим отлучкам относились спокойно, будто мы поехали прогуляться, пострелять из луков. Хотя не совсем так. Тегак во время каждого штурма оставался дома и обязательно оседлывал своего и моих верхового и запасного жеребцов, чтобы в случае катастрофы посадить на них женщин и детей и приторочить самое ценное, дождаться нас с Акланом и попробовать прорваться через Морские ворота и дальше вдоль берега пролива. Так что дамам вместе с детьми приходилось сидеть на узлах и ждать окончание штурма, которое могло быть успешным или романтичным.
Мы с Акланом снимаем доспехи и оружие и садимся за мраморный столик в тени под арками. Хания приносит белое ароматное вино, а Тегак — свежую темно-красную черешню, которую нарвал в небольшом саду в соседнем дворе, сейчас пустующем. Каталонцы предпочитали жить кучно в центре города.
— Как думаешь, долго нас будут осаждать? — спрашивает Аклан.
— Зависит от того, получится у нас сегодня или нет, — отвечаю я. — Если получится, то мероприятие затянется еще на месяц или два. Штурмовать, скорее всего, перестанут. Будут брать измором, пока сами не съедят все, что можно съесть неподалеку от города. Потом наемники уйдут, а ромеи побоятся осаждать сами.
— Что думаешь дальше делать? — интересуется Аклан.
— Деньги доставать, — отвечаю я. — С каталонцами это будет легче. Тем более, что теперь не надо ни с кем делиться. Всё, что захватим, будет наше. Как только наберу на новое судно, сразу уйду.
— Может, лучше пойти на службу к кому-нибудь? — осторожно закидывает Аклан.
— Мне надо больше, — говорю я. — Но ты, если хочешь, можешь после осады поискать счастья в другом месте.
— Куда мне идти?! — отмахивается он. — Раз уж свела нас судьбы, буду и дальше тебя держаться.
— Надеюсь, не пожалеешь, — говорю я.
После обеда Тегак помог мне облачиться в доспехи, привел оседланного и защищенного броней Буцефала и принес щит, шестопер и степную пику. Поскольку подобное случилось впервые за время осады, Ясмин и Хания с детьми вышли на галерею, хотя было время сиесты. Я никогда не говорю жене, куда и зачем еду. Чем меньше знает, тем меньше плачет. Мы с Акланом выезжаем со двора, поворачивает к Морским воротам. К ним уже съезжаются рыцари и альмогавары, у кого есть боевые кони. Пехота, обливаясь потом, идет к Константинопольским воротам. Денек выдался жаркий. Солнце палит от души. Я чувствую, что мое шелковое белье уже мокрое, но отправляться в бой без стеганки не решился. Глупая смерть предыдущего сенешаля кое-чему научила и меня.
Прискакали командир Беренгер де Энтенза, сенешаль Беренгер Рокафорт и казначей Рамон Мунтанер, который после смерти Рожера де Флора и адмирала Феррана де Ахонеса стал третьим по важности в Каталонской компании. Рыцари вооружены длинными копьями, которые вряд ли пригодятся сегодня. Биться короткими не умеют и учиться не хотят. Боятся, что их примут за простых альмогаваров — за тех, кем они были до недавнего времени, пока не разжились хорошими лошадьми и доспехами. Всего нас две сотни с небольшим.
Солдаты открывают тяжелые дубовые ворота, усиленные с внешней стороны железом. Со стороны моря ромеи и их союзники не нападают. Слишком долго придется находиться под нашим обстрелом. Во время штурмов здесь на всякий случай дежурят наши легкораненые бойцы. Ромеи тоже не ждут от нас нападения с этой стороны. Одна сотня под командованием Беренгера де Энтензы поворачивает направо, вторая под командованием Беренгера Рокафорта — налево. Я скачу в первой рядом с командиром. До угловой башни добираемся хлынцой. Там еще раз поворачиваем направо и переводим коней на рысь. Пока ромеи не проснулись, не поняли, что происходит, и не подняли тревогу, нам надо добраться до осадных орудий. Мы, обогнув вал с кольями с флангов, где он не смыкается с другими валами, идущим под прямым углом к нему, должны смять лучников и арбалетчиков. Тогда пехота сможет без больших потерь добежать до вала, перебраться через него и уничтожить осадные орудия. Если бы конные надумали атаковать из Константинопольских ворот, которые постоянно под наблюдением, то не успели бы опустить подъемный мост, как попали бы под шквальный обстрел лучников. Со стороны порта нет ни рва, ни подъемного моста, ни наблюдения. Нас заметили уже скачущими в атаку.
Мы неслись по полю между стеной и валом, на который поднялось несколько ромеев. Они молча смотрели на нас сонными глазами. Наверное, не могли поверить, что это скачут осажденные. Или думают, что мы им приснились?! Я был уверен, что тревогу поднимут сразу же, как только заметят нас. Ничего подобного. Нам дали спокойно доскакать до вала, который был напротив Константинопольских ворот. То же самое было и со вторым нашим отрядом. Только после того, как мы с двух сторон начали колоть и рубить заспанных лучников, арбалетчиков и «артиллеристов», поднялся крик. Я миновал не полностью собранные требюшеты, которыми займутся наши пехотинцы, выбежавшие из главных ворот, подскакал к пологу, под которым отдыхал командир отряда осадных орудий. Он в одной белой рубахе сидел на толстом красно-сине-желтом ковре, на котором лежала темно-синяя большая подушка. На заспанном лице было написано тупое непонимание происходящего. Только увидев скакавшего прямо на него коня, ромей встал на четвереньки и с такого положения рванул по прямой. Я вогнал ему пику между лопаток. Выдернув ее, развернул коня, вернулся к упавшему на бок командиру и со всего маху всадил пику в приоткрытый от боли рот. Будем считать это контрольным ударом. Затем занялся разбегающимися лучниками и арбалетчиками. Никто из них даже не помышлял о сопротивлении. Драпали быстро и без оглядки. Я убил человек двадцать, а может, и больше. Потом понял, что слишком оторвался от своих, и поскакал назад.
