— Если бы впереди шел мой отряд, такого бы не случилось, — закончил я, рассчитавшись с Беренгером Рокафортом.
Пусть не думает, что быть командиром — это только скакать в атаку впереди отряда.
— В следующий раз так и сделаем, — примирительно произнес командир Каталонской компании.
— Надо бы послать шпионов, узнать, где расположился Михаил, и утром ударить по его лагерю, пока они не приготовятся к бою, — предложил я.
— Уже послали двух ромеев, — сообщил Рамон Мунтанер. — Можешь несколько турок послать. У Михаила есть отряд туркополов, выдадут себя за них.
На том и разошлись, решив собраться, когда вернется разведка.
Я позвал Халила, объяснил ситуацию и приказал:
— Отправь несколько человек. Пусть узнают, где какие войска стоят. Кого-нибудь пошли к командиру туркополов. Мол, у нас большой отряд, утром нападем, но к ним у нас претензий нет. Так что пусть постоят в сторонке, а потом примкнут к победителю.
— А если победят ромеи?! — показав в ухмылке белые зубы, задал Халил вопрос.
— Наш отряд они не догонят, — ответил я, точно также оскалив зубы.
Мой ответ понравился Халилу. Турки уже поняли, что я хоть и с каталонцами, но сам за себя. Такой вариант их больше устраивал.
Турецкие разведчики прибыли часа через два. Они рассказали, что с трудом нашли туркополов, которые стояли далеко от города. Поговорили с эмиром Меликом, пришли к соглашению о ненападении. Туркополы и не собирались сражаться. В ромейской армии они были черной костью, и из добычи им перепадали крохи — то, что оставалось после аланов. Последнее очень возмущало туркополов.
С этими сведениями я отправился к командиру Каталонской компании. К нему вскоре прибыли шпионы-ромеи. Они рассказали, что возле Апр расположилась конница Михаила Палеолога в количестве шесть тысяч, а сам он — в городе. Жаль! Зато остальное его войско, в том числе и туркополы с аланами, стоят километрах в трех-четырех севернее, возле реки, потому что возле города на всех не хватит воды. Думаю, на счет воды — это отговорка. Просто не хотели подпускать к Апрам плохо управляемую и склонную к грабежам армию. Информация, принесенная ромеями, совпадала с полученной от турецких разведчиков.
— Утром нападем на конницу, — принял решение Беренгер Рокафорт.
Я понял, что сложные маневры типа заманить в ловушку он не поймет и не примет, поэтому не стал предлагать. Только сказал, чтобы не нападали на туркополов.
— Они не будут вмешиваться в сражение, если мы их не тронем, — заверил я.
— Наши турки тоже не будут вмешиваться?! — язвительно произнес Беренгер Рокафорт.
— Смотря как будем сражаться, — отрезал я.
Командир Каталонской компании решил не пререкаться со мной, потому что явно проигрывал.
Встали мы на рассвете. Каталонцы и мусульмане основательно помолились. Первые — в сторону города Галлиполя, не знаю, почему, а вторые долго выясняли, в каком направлении находится Мекка. Поскольку солнце еще не взошло, определить это было трудно. Я показал им примерное направление. Не думаю, что правильно, но они в этом не будут виноваты. Затем приготовились к бою. В середине Беренгер Рокафорт поставил пехоту, на левом фланге — подальше от туркополов и алан — турок под моим командованием, а на правом, самом опасном, где была возможна контратака кочевников, расположился сам с рыцарями и альмогаварами. В трусости нового командира Каталонской компании не заподозришь.
Утро было теплое. Все еще дул легкий ночной бриз с суши на море. Мы перевалили через гору, начали спускаться по ее южному склону, покрытому высокой стерней от недавно убранной пшеницы. Буцефал постоянно останавливался и срывал несколько стеблей. Турецкие кони, как и монгольские, делали это на ходу. Ехали мы медленно, чтобы пехота не отстала. Такое впечатление, что на прогулке. Наверное, так и подумали ромейские всадники, которые стояли лагерем у подножия горы. Несколько минут они смотрели на нас, не понимая, кто мы такие и куда идем. А потом заревели трубы, призывая к бою.
Беренгер Рокафорт поскакал быстрее, заходя ромеям во фланг. Легкие альмогавары вырвались вперед. Я тоже перевел Буцефала на рысь и помахал рукой, чтобы турки следовали за мной. Они не отставали, но и не опережали. Перед нами была поставлена задача обстреливать всадников, спешивать их. Мне пришлось долго объяснять туркам, что надо убивать лошадей, что трофеев все равно будет много. Спешенных всадников легко добьют пехотинцы. На этот раз я был вооружен монгольским луком и родными для него стрелами. У меня их было три колчана. Перед походом я проверил каждую, а перед боем подточил острия. Турки, увидев мои манипуляции со стрелами и убедившись, что я неплохо справляюсь с более тугим, чем у них, луком, сильно удивились.
— Откуда он у тебя? — спросил Халил.
— Захватил в молодости в бою у монгольского хана, когда разбил его отряд, — ответил я.
Турки боялись монголов даже больше, чем каталонцев. Узнав, что я побеждал монголов, стали выполнять мои приказы сразу, а не после того, как их продублирует Халил.
Метрах в ста от ромейских всадников, которые строились в отряды, мы остановились и начали обстрел. Хоть я и говорил туркам, что стрелять надо в лошадей, сам бил по всадникам. С такой дистанции мои стрелы пробивали даже чешуйчатые доспехи, которые были на многих ромеях. После первого же нашего залпа ближние ромейские отряды смешались, потеряли строй. Раненые лошади, сбросив седоков, метались по полю, пугая жалобным ржанием остальных. Ромеи сбивались плотнее и прикрывались щитами, но в атаку не шли.
Видимо, ромейские командиры не решались нападать без императорского приказа, иначе их объявят виновными в случае поражения, но вряд ли наградят в случае победы. Абсолютная власть порождает безынициативность. Ждали Михаила Палеолога, который только выехал из города вместе с сотней своих гвардейцев, облаченных в позолоченные доспехи. Соправитель императора поскакал на альмогаваров, которые вклинились в строй всадников, разя лошадей дротиками и короткими копьями. В это время пехота добежала до врагов и с криками «Арагон!» и «Святой Георг!» плотной стеной навалилась на них. Меня поражало то, что я никогда не видел не только совместных, но и вообще каких-либо тренировок пехотинцев и альмогаваров, но каждый из них действовал именно так, как надо, — как винтик слаженного механизма, четко знающий свою задачу. Они кололи копьями лошадей в незащищенные доспехами ноздри или глаза, заставляя запаниковать, встать на дыбы, скинуть всадника, обратиться в бегство. Шедшие в задних рядах добивали короткими мечами упавших с коней и не успевших отступить всадников. В ритмичности и холодном автоматизме их движений было что-то кафкианское.
В моих действиях тоже. Я посылал стрелу за стрелой. Удерживая у уха тетиву большим пальцем, на который надето кольцо, и придерживая стрелу указательным и средним, левой рукой и всем корпусом, как научил меня старый монгол, натягивал лук, прицеливался и разгибал пальцы. Тетива хлопала по левому наручу. Я доставал следующую стрелу, не чувствуя ни усталости, ни азарта. Замечал только опустошение колчана, после чего приходилось дальше тянуться до следующего. Сперва бил в грудь или голову врага, затем, когда опорожнил второй колчан и перешел к третьему, все чаще в спину.
