— Нашел бы дело поинтереснее, — посоветовал я.
— Не могу. Если не захвачу этот паршивый городишко, потеряю авторитет, — честно признался Ферран де Аренос.
За честность он и нравился мне. И еще, наверное, за то, что был моряком.
— Ты предлагал им сдаться на хороших условиях? — поинтересовался я.
— Разрешал даже с оружием и имуществом уйти, — ответил он. — Не пойму, что еще им надо?!
— Слишком много предложил, поэтому уверены, что обманешь, — объяснил я образ мыслей ромеев.
— Идиоты! — выругался Ферран де Аренос. — Всех считают такими же подлыми, как сами.
— Благодаря этому не попадаются в примитивные ловушки, как Беренгер де Энтенза, — сказал я. — Ночью пробовал их захватить?
— Несколько раз. У них по ночам на стенах собаки привязаны, — ответил каталонец. — Ждем, когда с голоду сожрут их.
— При такой правильной осаде ждать придется долго. Уверен, что им по ночам доставляют продовольствие, — высказал я предположение.
— Есть такое дело. Время от времени ловим крестьян с мешками и корзинами, наполненными едой, — подтвердил он и добавил весело: — Говорят, что нам несли!
Мы выпили с ним вина, поболтали. Наступил полдень, и хозяин начал отчаянно зевать.
— Давай поспим, пока жара не спадет, — предложил Ферран де Аренос. — Ложись на любую кровать.
— Ты ложись, а я пойду посмотрю на городок, — сказал ему и вышел из шатра.
В тени шатра на снятой с коня попоне спал Тегак, а рядом с ним — два каталонца, которые должны были охранять своего командира. На месте трусливых ромеев я бы давно уже снял осаду. Впрочем, их и самих не было видно на городских стенах.
Я пересек лагерь каталонцев, которые кемарили под навесами из веток и травы. Ров был засыпан давно, земля просела на полметра. Я перебрался через него, подошел к стене. Издали она казалась более гладкой. Нижние метра два были сложены их плохо отесанного, светло-коричневого камня-ракушечника, верхние три — из темно-коричневого кирпича. Нагретый солнцем ракушечник был теплым. Я поднял с земли камушек, кинул в зубец ближней башни. Никто не прореагировал. Не привлекли ничьего внимания и следующие два камня.
Ферран де Аренос спросонья долго не мог врубиться, зачем я его разбудил, предлагал поговорить потом.
— Ты хочешь захватить город или нет?! — разозлился я.
— Хочу, — сразу проснувшись, подтвердил он.
— Тогда без шума поднимай своих людей, берите «кошки» и идите за мной, — предложил я.
С этой стороны на стенах не было ни одного ромея. Шестьдесят человек без помех поднялись на них и захватили три башни — надвратную и две соседние. Я остался в надвратной, на верхнем ярусе, откуда хорошо простреливалась улица, ведущая к воротам. Была она вымощена плитами и пуста. Даже вездесущих воробьев не было ни видно, ни слышно. Война войной, а сиеста по расписанию. Каталонцы спустились вниз и открыли ворота. Только когда через них начали заходить остальные бойцы отряда, ромеи заметили нас и подняли тревогу. На большее их не хватило.
Я по привычке занял дом купца, торгующего вином. Из каморки на первом этаже выглянул юноша лет пятнадцати, судя по одежде, слуга, и сразу скрылся, бесшумно прикрыв хлипкую дверь на кожаных петлях. Я оставил у ворот Тегака, а сам поднялся по деревянной лестнице на второй этаж, где было четверо окон с деревянными решетками, в которых просветы между горизонтальными планками были очень узкими — крупная муха не пролезет, и всего одна дверь, обитая по краю надраенной до блеска медной полосой. Вела она в проходную комнату. Там стояла широкая кровать, на которой недавно спали, а возле нее — хозяева жилья. Это был полный мужчина лет тридцати пяти, с круглым, красным лицом и рубцом от подушки на левой щеке. От испуга купец постоянно моргал и мял потными руками, унизанными пятью золотыми перстнями, подол белой шелковой рубахи, оставляя на ней пятна. Из-за купца выглядывала такая же полная женщина и в такой же шелковой белой рубахе, только более длинной. Руки с шестью перстнями, золотыми и серебряными, она держала сожженными у рта, будто не давала себе сболтнуть лишнего. Кожа на лице была дряблой. Я бы подумал, что она старше мужа, но на шее кожа была упругая и без морщин. Наверное, перестаралась с косметикой, которая в эту эпоху бывает ядовита, а ромейки меры не знают. Чем ненатуральней выглядит, тем считает себя красивее. В следующей комнате, отделенной от первой ковром, свисающим с потолка, на более широкой кровати спали четверо детей, поровну мальчиков и девочек. В этой комнате пахло летом и детством.
Я вернулся в первую и сказал купцу:
— Снимайте перстни и добавляйте тысячу перперов — и ты вместе с семьей и остальным имуществом покинешь город.
— Откуда у меня такие деньги, господин рыцарь?! — взмолился он.
— Захочешь — найдешь, — произнес я. — И поспеши. Если мне надоест ждать и я уйду, здесь появятся каталонцы. Они с тобой церемониться не будут. Тебя и жену убьют, а детей продадут в рабство. В турецком гареме детям будет лучше, чем у такого жадного отца.
Жена купца схватила его сзади за рубашку и требовательно подергала. У женской жадности есть надежный ограничитель — дети.
— А где гарантия, что нас выпустят? — спросил купец.
— Я — не ромей и не турок. Сказал, что уедете, значит, так и будет, — ответил я и, поняв, что он готов заплатить, сказал: — Прикажи слуге, пусть поставит столик и два стула под галереей и подаст лучшего ароматного вина.
Купец вышел со мной на галерею, позвал слугу Никиту и приказал ему обслужить нас с Тегаком. Слугой оказался тот самый парень, что выглядывал из коморки. Он был худым, русоволосым и голубоглазым. Скорее всего, славянин или половец.
— Раб? — спросил я Никиту, когда он принес из винного погреба и поставил перед нами глиняный кувшин, наполненный белым вином, от которого исходил приятный аромат трав.
— Нет, — ответил юноша. — Отец долг не смог отдать, отрабатываю.
Тегак быстро выпил из глиняного стакана вино и заерзал на трехногой табуретке. Ему не терпелось пойти пограбить. Со всех сторон раздавались крики, плач и звуки вышибаемых дверей — самые приятные для воина.
— Иди поищи добычу, — разрешил я. — Захвати с собой Никиту. Вдвоем больше унесете.
С галереи спустился купец с увесистым кожаным кошелем. Я не стал пересчитывать монеты. Положив кошель на стол, показал купцу, чтобы составил мне компанию, налив ему вина в стакан, из которого пил Тегак.
— Никита тебе отработал весь долг своего отца, поедет домой, — обрадовал я купца.
— Пусть едет, — смиренно произнес он, посмотрел мне за спину и побледнел.
Я оглянулся к воротам. Во двор зашли трое каталонцев. Узнав меня, молча развернулись и ушли.
— Господин рыцарь — их командир? — спросил купец, вытирая со лба крупные капли пота.
