Я согласился. Чем дальше буду от командира, тем спокойнее. Занял самый большой дом на центральной площади напротив соборной церкви, у которой сняли двери, чтобы содрать с них бронзовые части. Так они, ободранные, и лежали на паперти. Дом был сложен из камня, двухэтажный, с плоской крышей. На той стороне крыши, что выходила на улицу, стоял крест высотой метра два, сложенный из красно-коричневых кирпичей. В правом крыле располагались подсобные помещения, в центральном, самом маленьком, — баня, а в левом на первом этаже находилась большая гостиная, белые стены в которой были расписаны красными крестами и текстами из Ветхого завета. Стол был прямоугольный и длинный, персон на двадцать, но стул всего один, во главе, а по бокам стояли лавки. Из гостиной наверх вела каменная лестница. Там были три спальни, маленькие, в каждой только кровать и сундук.
Ясмин выбрала для нас самую просторную комнату и сразу заменила постель увезенными из монастыря периной и подушки. Вторую спальню отвели наследнику, который уже достаточно подрос, чтобы мешать родителям. В третьей разместился Тегак со своей новой пассией по имени Жакот. Девчушке было лет четырнадцать. Белокурая, светлокожая, голубоглазая, худенькая, не красавица, но с чертовщинкой, которая так нравится мужчинам. Жакот была сиротой, называла себя каталонкой, но была слишком непохожа на представительницу этой национальности. Определить ее национальность не представлялось возможным, потому что говорила на дикой смеси всех языков, которые были в ходу в Каталонской компании, место рождения не помнила, а спросить было не у кого. Жакот выживала при армии, как умела. Сейчас вот подсела на шею Тегаку. Поскольку они оба сироты, связь обещала быть продолжительной. Они хотели поселиться на первом этаже, в комнате для слуг, но я настоял, чтобы заняли спальню наверху. Все-таки Тегак без пяти минут рыцарь, как только найду нового толкового оруженосца, сразу произведу его. Жакот будет прислуживать Ясмин, потому что Хания вместе с мужем и детьми поселилась в доме слева от нас.
Аклан теперь большой начальник — заместитель коменданта города. Каталонцы и его уже считают своим, отделяют от прочих бойцов-православных. Ведь он был с ними еще при Рожере де Флоре. Первый командир Каталонской компании с годами приобретает все больше черт святого мученика. Свет от нимба падает и на тех, кто воевал под командованием Рожера де Флора. Дом справа от нашего занял Рожер де Слор. Он командовал отрядом каталонцев, оставленных в городе. Будут нести караульную службу, а заодно, как догадываюсь, приглядывать за мной, чтобы не сбежал.
36
Зима была холодная. Снег лежал больше месяца, чего в этих местах в двадцать первом веке, насколько я знаю, не случалось. В январе залив между западным и средним «пальцами» покрылся льдом, а в остальных местах ледяной припай уходил от берега метров на двести. Даже не верилось, что мы на берегу Эгейского моря, а не Азовского. Для нас это был скорее положительный фактор. В такую погоду теплолюбивые ромеи воевать не решатся. Тем более, что с моря к нам подойти было и вовсе невозможно. И местные жители, и каталонцы выходили на лед с опаской. Они плохо знали его свойства. Когда я сделал в погребе ледник — прадедушку холодильника — и продолжил пользоваться им с наступлением весны, весь гарнизон побывал у нас и посмотрел на это сооружение. Приходили в мое отсутствие. Тегак таким образом зарабатывал популярность. Кстати, каталонцы считали его своим в доску. Сам ли Тегак запустил такой слух или кто-то из них придумал, но все были уверены, что он — сын сицилийского рыцаря, погибшего на службе у Ромейского императора. По моему совету он молился по католическому обряду. Впрочем, делал он это почти также часто, как я.
Теплая погода установилась только к новому году, который у каталонцев начинался на Благовещенье, двадцать пятого марта. Этот день никак не отмечался, потому что для большинства каталонцев не имел никакого значения. Год для них начинался с Пасхи — самого важного праздника. В этот день они все, даже самые отъявленные негодяи и безбожники, шли причащаться. При Каталонской компании постоянно ошивалось несколько воинственных священников и монахов, которые ничего не слышали о такой ерунде, как «не убий», «не укради» и далее без остановок. Службы проводили в православных церквах, но по католическому обряду.
Отбив на Пасху старые грехи, принялись обзаводиться новыми. Каталонская компания разделилась на несколько отрядов, которые разъехались в разные стороны для сбора добычи. Награбленное привозили в Потидею. Под стенами города почти без выходных действовала ярмарка. На ней купцы разных национальностей приобретали по дешевке привезенное и пригнанное каталонцами, туркополами и турками. Город взимал с купцов так называемый «причальный» сбор и налог с продаж, двадцатую часть, которую платил покупатель. Занимался сбором налогов Аклан, который еще в Галлиполе поднаторел в математике, даже проценты научился вычислять. Доход складывался с пятой частью от добычи, которую нас отстегивали все отряды за то, что мы охраняли их семьи и имущество, и делился между бойцами городского гарнизона. Мне доставались половина этой пятой части добычи, то есть, десятая часть общей, и треть от налогов и сборов. По пять долей получали Аклан и Рожер де Слор, по три — командиры требюшетов и пехотных сотен, по две — Тегак и новый оруженосец руссильонца, сын рыцаря, погибшего вместе с Беренгером де Энтензой, и по одной — пехотинцы. Уверен, что нам отдавали не пятую часть добычи, а намного меньше, но на купцах мы наверстывали упущенное. Вот кто наваривался на нас! Редкая галера стояла под погрузкой больше недели. Ее набивали до отказа скупленными по дешевке товарами и увозили в разные страны, чтобы быстро распродать и опять приплыть в Потидею или на Галлипольский полуостров, на который переправились турки и захватили там крепость. Наш приятель Ферран де Аренос попробовал выгнать их оттуда, но был разгромлен. Император Андроник платил теперь туркам дань, чтобы не грабили дальше Галлипольского полуострова.
Я в сопровождении Роджера де Слора и наших оруженосцев скачу на коне вдоль порта — берега моря, на который вытянуты носами купеческие галеры. Каких тут только нет! Вот стоит шестнадцативесельный баркас из Фессалии, в который гребцы грузят тюки шерсти. Рядом большая шестидесятивесельная турецкая галера. На нее по трапу загоняют рабов — ромейских крестьян, молодых мужчин, женщин, детей, которые идут покорно, как стадо баранов. Поскольку со стороны материка сегодня никто рабов не пригонял, я спрашиваю турецкого купца — молодого мужчину с таким заросшим черными волосами лицом, что видны только кончик крючковатого носа и карие плутоватые глаза:
— У кого купил рабов?
— Вон у той женщины, — показывает он на каталонку средних лет, у которой голова повязана платком из ярко-красной шелковой ткани.
Она расплачивается с Акланом — отдает пятую часть добычи, захваченную, как понимаю, на полуострове. Оставшиеся на полуострове семьи начали продавать крестьян из деревень, в которых зимовали. Наверняка делают это с ведома мужей, то есть, по приказу Беренгера Рокафорта. Значит, проводить на полуострове еще одну зиму не собираются. Интересно, куда дальше пойдем — на запад или на север? В Каталонской компании бродят слухи, что Беренгер Рокафорт ведет переговоры одновременно и с царем Болгарии, и с герцогом Афинским, и с противником последнего — деспотом Эпирским, который, между прочим, величает себя просто царем. Насколько эти слухи верны — трудно сказать. Беренгер Рокафорт умеет преподнести сюрприз.
