Я начал стрелять первым, когда до цели было метров двести пятьдесят. Бил не выцеливая, чуть выше лошадиных голов. От такой стрелы надо уклоняться вбок, а не пригибаться, что не так легко сделать. Если даже переднему удастся уклониться, то для следовавшего за ним стрела окажется большим и неприятным сюрпризом. Успел выпустить две стрелы, сбив двух разбойников. Затем, когда дистанция стала меньше двухсот метров, ко мне присоединились конные лучники, а за ними пешие и арбалетчики. Последние выстрелили всего по разу. Убедившись, что их не испугались, и потеряв шесть человек, не считая раненых, но не выпавших из седел, разбойники передумали продолжать атаку. Развернув лошадей и закинув на спину круглые щиты, утыканные стрелами и болтами, они еще быстрее поскакали в обратную сторону. Что не уберегло их от потерь. В итоге на дороге осталось девять убитых и тяжело раненых людей и две раненные лошади и шесть невредимых.
Я послал на разведку четверых конных охранников, а остальным приказал собирать трофеи. В число трофеев входили и убитые и добитые раненые лошади. С них быстро содрали шкуры, которые продадим в Адрианополе, и срезали лучшие куски мяса, которое пересыпали солью и сложили в опустевшие бочки для припасов. Будем есть его от пуза в ближайшие дни. Так что зря я подстрелил фазанов. Впрочем, мясо этой птицы мне больше нравится, чем конина.
Одного из убитых я признал по шраму на голове от правой скулы вверх и наискось через ухо, у которого не хватало верхней части, и дальше под серую войлочную шапку в форме горшка. Видел его утром, когда выезжали из постоялого двора. Человек со шрамом обогнал наш обоз, поскакал один. Я еще подумал, что мужик рисковый. Обычно в одиночку путешествуют только нищие и монахи, у которых нечего отобрать. Да и тех могут грохнуть ради спортивного интереса или выпендрежа.
— Богатую добычу захватили! Перперов по пять на брата получится! — радостно произнес Димитр.
— А тебе что с того?! — сказал я. — Долю в добыче получат только те, кто защищал обоз.
— Я тоже защищал! — попытался убедить меня помощник купца. — Стоял за арбой, ты меня не видел.
— Ты, наверное, стоял за самой последней арбой, потому что во время боя тебя никто не видел, — возразил я.
Мне, в общем-то, без разницы, получит Димитр долю в добыче или нет. Я заберу десятую часть, а остальное будет поделено между охранниками и возницами. Возницы получат одну долю, пешие охранники — долю с четвертью, конные — полторы. Просто давно хотел одернуть этого хитрозакрученного подхалима.
5
В Адрианополе мы задержались на пять дней. Остановились на постоялом дворе в пригородной слободе, неподалеку от леса. Когда я приходил сюда с армией Ивана Асеня, слободы не было. По большей части она состояла из лачуг, слепленных из дикого камня, бревен и самана, которые прилепились с двух сторон к старой римской дороге, ведущей сперва на юг, к Дидимотике, а потом на запад, на Серры, а от них на юго-запад, на Фессалонику, или, как ее называли в шестом веке, Солунь, или, как будут называть в двадцать первом, Салоники. Обитал на слободе люд бедный и вороватый. Купец Фока потребовал, чтобы днем и ночью не меньше трех охранников присматривали за обозом. Арбы и кибитка занимали весь внутренний двор. Волы и лошади круглосуточно находились на пастбище в нескольких километрах от города, где их пасли и стерегли шестеро вооруженных возничих. Мы ждали, когда соберется обоз из местных купцов. Чем больше обоз, тем меньше шансов, что на нас нападут. Говорят, в Ромейской империи стало слишком много грабителей. Турки захватили почти всю Малую Азию. Оттуда в европейскую часть империи хлынули толпы беженцев. Кто-то сумел обустроиться, а кто-то вышел на большую дорогу или паперть. На улицах Адрианополя было много нищих, явно не профессиональных.
Мы разделили добычу, предварительно продав большую часть ее. Я взял из добычи шлем купольного типа, шит, саблю, пику и коня, самого лучшего. Все это для Тегака. Теперь будет ездить на жеребце и обмундированный, как воин, а вьючную кобылу вести на поводу. По просьбе купца Фоки пришлось дать и Димитру, но я настоял, что получит одну долю, как и остальные возничие, а не две, как он требовал.
— Ты можешь платить ему, сколько пожелаешь, — сказал я купцу, — но долю в добыче он будет получать по вкладу в защиту обоза. Иначе все остальные возничие будут, как Димитр, прятаться от врага.
Фока согласился со мной. Во время нападения на обоз он порядком струхнул. Не знаю, где он был во время сражения, но подошел ко мне только после того, как разбойники исчезли. Нервно почесывая бороду, он долго смотрел на трупы людей и лошадей.
— В прошлом году в этих местах разбили большой обоз купца из Тырново. Спаслись только двое возничих, — рассказал он. — Может, от этой же банды пострадали.
— Скорее всего, — согласился я. — Обычно у каждой банды свой район, чужих в него не пускают.
— Никола не зря тебя посоветовал, — пришел к выводу купец. — Он в людях разбирается, все слушают его советы.
Наверное, поэтому и не разоряется постоялый двор Николы. Хозяин он, конечно, не очень радушный, зато осторожный и способный дать дельный совет. Я заметил, что и сам после общения с Николой стал чаще перестраховываться.
К заходу солнца у постоялого двора собирались женщины, готовые за денарий скрасить одиночество охранника или возничего. Приходило их много, благодаря чему цена была низкой. Разного возраста и национальности, они договаривались с мужчинами и располагались прямо под арбами. В дом им запрещал заходить хозяин постоялого двора — пожилой ромей, страдающий чахоткой и молодой женой. Мне показалось, что жена высасывает из него больше соков, чем болезнь. Совместными усилиями они скоро вгонят его в гроб.
Приходила каждый вечер и женщина в сопровождении пятерых детей мал мала меньше. Жидкие волосы, повязанные куском линялой материи, невзрачное скорбное лицо, плоскогрудое тело. Она — беженка из Малой Азии. Мужа убили турки. Поскольку вечером у нее шансов не было, в первый раз пришла утром одна и предложила постирать или зашить одежду. Оплату готова была взять едой, не указав даже какой и в каком количестве. Я отдал ей в стирку свою и тегакову грязную одежду. Принесла вечером хорошо выстиранным, хотя на мыло у нее денег нет. Пришла со всем своим выводком, надеясь накормить их объедками с нашего стола. К тому времени мы уже поужинали, а объедки отдали собакам. Я дал ей пару серебряных монет, каравай хлеба и остатки конины. Мясо уже начало пованивать, поэтому наши его не ели. В городе было где и что купить повкуснее. Там более, что деньги у всех есть, потому что купец выдал аванс. На следующий вечер женщина вернула бочку из-под конины, вымытую и высушенную, за что ее и детей накормили ужином. С тех пор они стали приходить каждый вечер. В последний я отдал ей шкуру бобра, продать которую руки не доходили, и посоветовал:
— Купи тележку и вози на ней из деревень продукты в город на перепродажу. Много не заработаешь, но с голоду не умрете.
— Спасибо, господин! — со слезами на глазах поблагодарила она и попыталась поцеловать мне руку.
