Я подошла к окну, открыла его и, опершись локтями на
подоконник, стала смотреть на ночной город. Сегодня я еще могу поплакать,
пожалеть себя, горько сетуя на судьбу, а завтра… завтра следует собрать всю
волю в кулак и разобраться с этими гадами. Раз уж я жива, когда мне полагается
быть обгоревшим трупом, то последнее слово за мной. Только так я смогу
вернуться в нормальную человеческую жизнь. Я хмурилась, призывала себя не
раскисать и прочее в том же духе, но постепенно другие мысли овладели мной.
Город погрузился в тишину и темноту, последние звуки стихали, последние огни
гасли, а я, устроившись на подоконнике, смотрела на дома, темные силуэты
деревьев, городское небо без звезд и беспричинно начала улыбаться. Потом вдруг
запела тихонько, оборвала себя на второй строчке и, спрыгнув с подоконника,
сказала весело:
— Поздравляю, у тебя в самом деле сотрясение мозга.
Утром я первым делом отправилась в парикмахерскую и сделала
короткую стрижку. Не только я, но и мастер поразилась происшедшей со мной
перемене: из зеркала на меня смотрело совершенно другое лицо.
— А вам идет, — не без удовольствия заметила
женщина, которой я полчаса назад втолковывала, что в самом деле хочу коротко
подстричься. «У вас прекрасные волосы, и эта прическа вам очень к лицу», —
убеждала она и даже призвала в свидетели двух своих коллег. Коллеги, правда, не
были столь эмоциональны: «Тебе сказали стриги, вот и давай», —
посоветовала ей полная блондинка, и женщина наконец приступила к делу, но и
тогда раза два заметила:
«Зря вы…»
Теперь она выглядела довольной, а про меня и говорить
нечего: стрижка плюс темные очки, джинсы и куртка, в которых Кирилл меня
никогда не видел, — вряд ли теперь он сразу сможет меня узнать.
Воодушевленная этими мыслями, я отправилась в то самое
место, куда должна была попасть вчера: к таинственному богатому родственнику
Полины, которого я не знала даже по имени. Конечно, это было опасно: в первую
очередь Кирилл начнет искать меня в местах, представляющих обоюдный интерес,
но, если не рисковать, вряд ли когда-нибудь удастся распутать эту историю. А
распутать необходимо: роль скрывающейся под чужим именем беглянки мне вовсе не
улыбалась.
Если старик жив, мне придется с ним встретиться (как —
понятия не имею) и кое-что ему рассказать. Мне необходимы союзники, по логике
вещей, старик должен стать одним из них. Впрочем, я была почти уверена: он
мертв. Иначе то, что они вчера затеяли, не поддается объяснению. Скорее всего
Кирилл, как всегда, лгал — вовсе не Алексей Петрович, а Полина — наследница
старика. Старик, убедившись, что женщина жива-здорова, отписал ей все состояние
(какое — неважно, важно, что оно было, в противном случае чего б им так суетиться),
так вот, старик умер, а вслед за ним в результате трагического происшествия, то
есть аварии, погибла Полина. Кому в этом случае отойдет наследство? Я не сильна
в таких вопросах, но скорее всего ее мужу. Вот этого они и добивались с самого
начала. Господи, какая же я дура! Рыскала по дому, ломала голову, а все так
просто! Нет, не все.
Если настоящая Полина жива, они не получат ни копейки. И вот
тут два варианта: либо она уже мертва, либо, воспользовавшись тем, что вчера
эта женщина официально погибла, они быстренько от нее избавятся… Я должна найти
ее. В борьбе против Кирилла и всей этой братии она точно мой союзник. Надеюсь,
Кириллу еще неизвестно, что я вовсе не погибла в аварии. От «Форда» практически
ничего не осталось, все вокруг было залито бензином и горело, как в аду.
Бензовоз выбрали не зря: мой труп должен был выглядеть так,
чтобы никакая экспертиза не в состоянии была установить, кто это на самом деле.
Очень возможно, что до сих пор и не установили, труп не нашли, решив, что он в
сумасшедшем огне рассыпался в прах. Это хорошо для меня, потому что развязывает
мне руки, и плохо для настоящей Полины: они начнут действовать, и женщина
окажется в опасности. Старик, если он жив, должен знать, где ее следует искать.
В дом я вряд ли смогу войти — это слишком опасно, — но
в доме есть телефон, зная адрес, выяснить номер будет нетрудно. Однако все это
хорошо только в том случае, если старик жив, а я почти уверена, что он умер,
иначе какой смысл убивать меня? Хотя кто ж знает, что в действительности задумали
эти типы… Вот я и должна узнать, а для начала выяснить, кто этот старик.
Занятая своими мыслями, я оглянуться не успела, как
оказалась на улице Северной, увидела перед собой табличку с номером шестьдесят
два — а мне необходим восьмой. Вздохнув, я отправилась по нечетной стороне в
нужном мне направлении. Вряд ли меня поджидала засада, но все равно было
страшно.
Восьмой дом возник неожиданно, сначала появилась высокая
крыша, затем и он сам за низким заборчиком из металлических прутьев всего в
нескольких шагах, а я так и не решила, что делать дальше. Ворота и калитка
закрыты, что неудивительно, жалюзи на окнах опущены. Вид какой-то нежилой.
«Старик умер», — напомнила я себе и тут же начала злиться. Если он умер,
то не далее как прошлой ночью. И сейчас родственники готовятся к похоронам, в
такой ситуации народу здесь должно быть предостаточно, чего в действительности
не наблюдается. Ну и что? Вдруг у него вовсе нет родственников, если не считать
Алексея Петровича и Полины, а Алексей Петрович вполне мог довольствоваться
кремацией дорогого дядюшки, причем без ненужной торжественности и прочего.
Дом остался позади, тихий и вроде бы необитаемый, а я так
ничего и не решила, только разозлилась вконец. Какого черта я сюда пришла?
Чтобы прогуляться мимо дома? Допустим, я уже прогулялась, и что дальше?
Кто-нибудь из соседей должен знать старика, по крайней мере его фамилию, а это
уже кое-что.
Но ведь просто так не пойдешь по домам с расспросами, в
конце концов, это опасно… «Ну, давай, придумай что-нибудь!»
Тут взгляд мой упал на новостройку. Кто-то затеял строить
коттедж аж в четыре этажа, коробку сложили, подвели под крышу, и на этом, судя
по всему, дело встало: то ли энтузиазм закончился, то ли деньги. Оконные и
дверные проемы заколотили досками, забор, опоясывающий стройку, в нескольких
местах завалился, а подступы к дому заросли крапивой и бурьяном. Прикинув
расстояние до восьмого дома, я рассудила, что это идеальный наблюдательный
пункт, осторожно огляделась, не сбавляя шага, и, убедившись, что данный участок
улицы совершенно безлюден, юркнула за забор, а потом бегом припустила к дому.
Проникнуть внутрь оказалось нелегким делом: проемы для того
и забили досками, но на окошко в подвал почему-то никто не обратил внимания.
Рискуя свернуть себе шею, я протиснулась в узкое отверстие, а когда глаза
понемногу привыкли к темноте, выбралась на первый этаж. Дальше было проще:
лестницы внутри дома уже поставлены — разумеется, без перил и на вид довольно
хлипкие, но, решив не обращать на это внимания, я поднялась под самую крышу и
здесь с чувством глубокого удовлетворения могла констатировать, что не
ошиблась.
