Расплатившись с водителем, я торопливо вошла в огромный
подъезд и огляделась с некоторым удивлением.
Снаружи здание выглядело свежеотремонтированным, нарядным и
на редкость крепким, подъезд же являл собой иную картину: строительные леса,
мусор, облезлые стены, прикасаться к которым казалось чрезвычайно опасным — а
ну как рухнут?
Мои шаги гулко отдавались под сводами, налево уходил узкий
коридор, на стене жирная стрелка и надпись «Союз». Лаконично, а главное —
понятно. Пошарив вокруг глазами, я обнаружила за строительными лесами широкую
лестницу и заспешила туда. Лестница была металлическая, старинная и без перил,
а очередная стрелка указывала: «Галерея».
В галерее стояла благоговейная тишина, где-то слева тихо
переговаривались, я собралась идти в ту сторону и вдруг увидела женщину — она
сидела в кресле возле окна и читала журнал.
— Здравствуйте, — стараясь не нарушать священную
тишину, сказала я.
Женщина взглянула поверх журнала, отложила его в сторону и
улыбнулась:
— Интересуетесь живописью?
— В общем, да…
— У нас все работы продаются… прекрасные художники. Я
хотела спросить об А. Морозове, но передумала: для начала стоит пройтись по
галерее. Вскоре я с облегчением вздохнула: первый же встреченный мною портрет
был подписан "А.
Морозов". Побродив с полчаса по двум большим залам и
решив, что времени для осмотра прошло достаточно, чтобы мое возвращение не
показалось невежливым, я поспешила к женщине.
— Понравилось? — проявила она интерес.
— Да, очень. Особенно портреты.
— Вы можете свой портрет заказать. — Она кивнула
куда-то за мою спину, я оглянулась и справа от входной двери увидела портрет
мальчика лет двенадцати в тяжелой раме. — Очень хорошая работа,
по-моему, — сказала женщина. — Если заинтересуетесь, я позвоню
художнику, он с вами свяжется. Берет недорого, а память на всю жизнь.
Портрет мальчика был подписан так мудрено, что фамилии
автора я не разобрала.
— А с Морозовым связаться можно? — спросила
я. — Мне его портреты очень понравились.
— Он сейчас выставку готовит в Доме творчества, знаете,
где это? Рядом с торговым центром «Ополье». Поговорите, может выберет время… но
он дорого берет. А вот Бубнов у нас и по фотографиям портреты пишет, но это
так, знаете… — Женщина презрительно махнула рукой и вновь уткнулась в журнал, а
я заспешила в Дом творчества.
Найти его труда не составило, небольшое двухэтажное здание
прилепилось одним боком к ограде католической церкви, устремившей узкий шпиль в
высокое небо. Но вот проникнуть в Дом творчества оказалось нелегким делом: все
четыре двери, которые удалось обнаружить, были заперты, звонки отсутствовали, а
мой интеллигентный стук в одну из дверей не дал никаких результатов. Я совсем
отчаялась, и тут дверь как по волшебству распахнулась, выпуская на волю двух
дам бальзаковского возраста. Одна была в шляпе с вуалью, а другая в лихо
заломленном на одно ухо берете. Оба головных убора выглядели нелепо. Солнце
палило почти по-летнему, из джинсов и свитера хотелось перебраться в шорты и
майку, но у женщин, видно, было свое мнение о погоде, на плечах у обеих
красовались кожаные куртки, правда, расстегнутые.
— Извините, Морозов здесь? — возвысила я голос,
перебивая одну из женщин на середине фразы. Она ответила кивком, и я
прошмыгнула в дверь.
— Дверь заприте! — прокричали мне вдогонку. Нижний
этаж был пуст, по крайней мере, ничто ну намекало на присутствие людей, а вот
наверху кипела работа: стучали молотком, что-то отпиливали и даже матерились. Я
торопливо поднялась по крутой лестнице и нос к носу столкнулась с парнем лет
двадцати семи в черном свитере, с длинными, заплетенными в тугую косичку
волосами.
— Где можно увидеть Морозова? — неожиданно
пролепетала я.
— Я Морозов, — слегка удивился он. — А в чем
дело? Теперь пришла моя очередь удивляться; парень вовсе не соответствовал
представлению о художнике Морозове, которое успело у меня сложиться. Тот
казался мне пожилым, склонным к сентиментальности и обязательно с бородой.
— Вы извините, что от дел отрываю, — собравшись с
силами, сказала я. — Можно с вами поговорить? Пять минут?
— Почему пять? — хохотнул он. — У нас вся
жизнь впереди. Пройдемте вот сюда, здесь стулья найдутся, если поискать.
Один стул действительно нашелся, на него было предложено
сесть мне, а Морозов устроился на подоконнике. На меня он смотрел с
удовольствием, пожалуй, чересчур пристально, я даже собралась было испугаться,
но одернула себя: «Он художник».
— А вы очень красивая, — вдруг заявил он. — Я
бы с удовольствием написал ваш портрет. Вот так, сидящей у окна, чтобы свет
падал справа…
* * *
— Я, собственно, за этим и пришла, — сказала я с
улыбкой.
— Да? — Он вроде бы удивился.
— Да. Я знаю, у вас скоро выставка, вряд ли есть время,
но, когда она закончится, можно я вам позвоню?
— Разумеется. Сейчас со временем действительно не
очень, все самому делать приходится… А откуда интерес к моим работам?
— У нас есть общая знакомая. Вы писали ее портрет.
— Да? Кто же это?
— Ефимцева Полина…
— Ефимцева? — Лицо его приобрело озадаченное
выражение. — Не знаю такой, — сказал он убежденно. Пришла моя очередь
удивляться.
— Как же так? Портрет подписан вами, и она мне
рассказывала… Светлые волосы, короткая челка, очень красивые глаза… Полина
Ефимцева?
— А… Полина, — обрадовался он. — Она что,
замуж вышла? — Не знаю, — испугалась я.
— У нее теперь фамилия другая. По крайней мере, я ее
знаю как Басманову.
Полина Басманова, точно. Я рисовал ее прошлым летом. Теперь
ясно…
— А вы не знаете, где она сейчас? — решилась я.
— В каком смысле? — удивился Морозов.
— Мы познакомились несколько месяцев назад, а потом она
исчезла. Я звонила, даже ездила к ней на улицу Бабеля… Она не собиралась
уезжать?
— Нет, — покачал головой Морозов. — Хотя кто
ее знает… Полина многое может себе позволить: денег куры не клюют. Слушайте, а
чего вы ее на Бабеля искали, у нее же дом в центре… надо же, забыл, как улица
называется, там еще рядом церковь на пригорке.
— Нижнеглинская, — подсказала я.
