В свете подслеповатой лампочки номер гостиницы казался почти
убогим, но и это не испортило мне настроения. Я легла, натянула одеяло до
самого носа и закрыла глаза. А потом сказала громко:
— Мне повезет.
Утром я купила все местные газеты и занялась объявлениями.
Интересовали меня два раздела: «Работа» и «Квартиры». Путем нехитрых подсчетов
выяснилось, что денег, которые я смогу выручить за трехкомнатную в Душанбе, с
трудом хватит на однокомнатную «хрущевку», а пока есть смысл подыскать себе
жилье подешевле, гостиница мне очень скоро станет не по карману.
Из объявлений раздела «Работа» мало что могло привлечь мое
внимание, но я все же сделала несколько звонков. Особенно выбирать не приходилось,
в крайнем случае сойдет и временная работа, а там посмотрим. После обеда я
вновь отправилась гулять, а вернувшись около семи, с удивлением услышала, как в
номере звонит телефон. Я торопливо открыла дверь, бегом припустилась к столу и
схватила трубку.
— Наташа? — Голос по телефону я узнала не сразу и
скорее догадалась, что звонит мне вчерашняя знакомая. Впрочем, кто бы еще мне
мог позвонить в этом городе?
— Здравствуйте, Светлана, — отозвалась я.
— Как ваши дела?
— В общем, нормально. Как вы меня нашли?
— Из всех гостей в этой гостинице вы одна из Душанбе. Я
вот по какому поводу: моя подруга уезжает в Германию на восемь месяцев, сдает
квартиру на это время. Оплата сущий пустяк, но есть условие: квартира должна
содержаться в чистоте, у подружки это бзик. Впрочем, квартира небольшая, мебели
совсем мало, так что выполнить ее условие будет не так трудно. Само собой,
квартира с телефоном и в приличном районе, десять минут — и вы в центре. Ну
как?
— Здорово, — ответила я.
— Ну вот и отлично. Она уезжает через неделю, это вас
устроит?
— Да, конечно. Даже не знаю, как вас благодарить…
— Я ведь уже сказала, мне очень понравилось ваше лицо…
Послушайте, Наташа, думаю немного свободного времени у вас найдется, почему бы
вам не заглянуть ко мне в гости? Это недалеко от гостиницы, записывайте адрес…
— Не успела я ответить, как Светлана начала диктовать, а потом сказала:
— Берите такси — я заплачу — и приезжайте. Жду. Обещаю
накормить вас ужином.
«Все художники немного чокнутые», — решила я, глядя на
себя в зеркало.
Лицо как лицо, в общем-то довольно симпатичное, если не
валять дурака и не прибедняться, но такси и ужин — это слишком.
Добиралась я на троллейбусе, решив не злоупотреблять чужой
добротой. Дом, где жила Светлана, в самом деле находился неподалеку от гостиницы.
Старое и довольно обшарпанное сооружение в три этажа с нелепой пристройкой
наподобие башни сбоку. Вот в этой самой башне и находилась нужная мне квартира.
Светлана открыла дверь в заляпанной краской блузке, босая, с
белой косынкой на голове.
— Проходи, — бросила она коротко и поцеловала меня
в щеку, точно мы лет сто были закадычными подругами.
— Привет, — промямлила я.
Вообще-то я нелегко схожусь с людьми, и сейчас этот резкий
скачок к дружбе меня беспокоил. С другой стороны, в этом городе у меня никого,
а Светлана обещала помочь с жильем и даже что-то говорила насчет работы…
— Проходи, сейчас вымою руки и будем чай пить. —
Светлана провела меня в огромную восьмиугольную комнату с тремя окнами без
занавесок и сказала:
— Располагайся, где тебе удобнее, я буквально на пять
минут. — Тут она, словно опомнившись, спросила:
— Ничего, что я на «ты»?
— Нет, конечно, — пожала я плечами.
— Знаешь, я не сторонница всех этих условностей, если
мне человек нравится, я так об этом и говорю, и вообще доверяю своей интуиции и
не считаю обязательным съесть с кем-то пуд соли.
Я не знала, что ответить на это, улыбнулась и молча кивнула,
давая понять, что с ней согласна. Она исчезла в длинном темном коридоре, а я
осмотрелась. Два больших мольберта, картины без рам на стенах, картины на полу,
рисунки, краски, пустые тюбики, пластиковые банки, огрызки карандашей и клочья
бумаги: полный хаос. Часть комнаты отделяла шаткая деревянная перегородка. Я
заглянула за занавеску и увидела продавленную тахту с грязным постельным
бельем, старенькое трюмо, на котором стояла бутылка водки — жидкости осталось
чуть-чуть на донышке — и граненый стакан. Увиденное мною совершенно не вязалось
с обликом Светланы: женщины холеной, элегантной, безусловно не бедной. Покачав
головой в недоумении, я вернулась к картинам и не спеша стала их разглядывать.
К знатокам живописи я себя не причисляла, но интерес к этому виду искусства у
меня всегда был, может, оттого увиденное вызвало недоумение: часть картин
оказалась детским подражанием Сальвадору Дали, а остальные — весьма незрелыми
пейзажами с обилием зеленого. Было несколько портретов, выполненных
пастелью, — впечатление такое, что их наспех рисовал художник-самородок
морозным днем на улице с плохой фотографии. При этом у меня было странное
чувство, что «Дали», пейзаж и портреты принадлежат разным людям, —
невозможно представить, что это дело рук одного человека. В общем, какое-то
случайное собрание абсолютно бездарных работ.
Тут вошла Светлана, я поспешила улыбнуться и отошла от картин.
— Ты увлекаешься живописью? — спросила она.
— Нет, — заверила я, дабы избавить себя от
необходимости высказывать мнение о ее картинах. — Ничего в этом не
понимаю.
— Но тебе что-нибудь понравилось?
— Да, — кивнула я поспешно и ткнула пальцем в
зимний пейзаж. Домишки вразброс, и церковь на горе. Стоя под таким углом,
колокольня давным-давно бы рухнула, зато сиреневый снег выглядел очень нарядно.
— Эта? — спросила Светлана. — Мне она тоже
нравится. Обожаю русскую зиму, а ты?
— Если честно, я от нее немного отвыкла, —
усмехнулась я. Светлана все больше и больше вызывала недоумение. И я уже
жалела, что пришла. — В Питере, а тем более в Душанбе, зиму трудно назвать
«русской».
— Я забыла, откуда ты приехала, — засмеялась
Светлана. — Идем пить чай.
Она повела меня на кухню, выглядевшую такой же захламленной,
как и комната, слава богу, хоть чашки были чистые. Чай пили с халвой и яблочным
вареньем.
