— Дальше все очень просто. Мы приезжаем к вашему
мнимому супругу, я получаю свои деньги, а через некоторое время вы вторично
покидаете его, теперь уже навсегда.
— А этот мой супруг, он что, слепоглухонемой?
— Рад, что вы не утратили чувства юмора, — съязвил
Кирилл Сергеевич. — Ваш супруг вполне нормален.
— Тогда вы останетесь без премии. Допустим, я сменю
прическу, но я ни за что не поверю, что муж не сможет отличить свою жену от
чужой женщины. Это противоестественно. Кроме внешнего сходства, есть манера
поведения, характер, общие воспоминания, наконец…
— Рад, что вы об этом заговорили. Общими воспоминаниями
мы и займемся. У нас есть несколько дней, в течение которых вы должны
превратиться из Натальи в Полину. Кстати, она предпочитала, чтобы ее называли
Полли.
Я потерла лицо ладонью и устало посмотрела в глаза Кирилла
Сергеевича.
— Я плохая актриса…
— Вам так кажется. В конце концов, можно и постараться,
чтобы избежать тюрьмы.
— И как долго я должна выступать в этой роли?
— Пару часов, не больше. В течение этого времени я
получу свои деньги, и вы свободны как ветер. Я верну вам паспорт, помогу купить
квартиру и даже устрою на работу в таможне — это в моих силах. Так что, как
видите, все честно…
— Вам что, миллион пообещали? — невесело
усмехнулась я.
— Два, — серьезно ответил он.
— Наверное, ваш клиент безумно любит жену?
— Даже более того.
— Тогда ему ничего не стоит обнаружить подмену…
— Вы опять за свое? — Кирилл Сергеевич
нахмурился. — Если вы приложите старание, никто ничего не обнаружит. В
конце концов, это моя забота. Итак? — помедлив, спросил он. — Свобода
и благополучная жизнь или тюрьма и масса прочих неприятностей?
— А у меня есть выбор? — спросила я с усмешкой.
— Нет, конечно, — усмехнулся в ответ он. Достал
сотовый телефон из кармана и сказал кому-то отрывисто:
— Поднимись в номер.
Через несколько минут в номер вошел рослый парень с плоским,
точно смазанным лицом. Узкие губы на нем казались бесцветными, глаза были
скрыты темными очками. Общее впечатление крайне неприятное. До его появления мы
сидели молча; когда он вошел, Кирилл Сергеевич поднялся и сказал:
— Иван, Наташа едет с нами. Помоги ей собрать вещи. Он
вышел, не оглядываясь, а Иван, привалившись к двери, сложил на груди руки и
вроде бы задремал. Я сидела и рассматривала пол. Было ясно, что мой отказ
покинуть гостиницу будет воспринят отрицательно и я могу пострадать — например,
вывалиться из окна.
— У нас нет времени, — с нажимом заметил Иван. Я поднялась
и стала собирать свои вещи.
Меня привезли на ту самую дачу, на которой мы отдыхали
вчера, выделили комнату, где я и жила последующие пять дней. В продолжение
этого времени я старательно тренировалась по восемнадцать часов в день. В
основном Кирилла Сергеевича беспокоил мой голос — он разительно отличался от
голоса Полины Басмановой. Часами я слушала магнитофонные записи и старательно
их копировала.
Записей было немного: три ничего не значащих телефонных
разговора с каким-то Максимом. Вслушиваясь в высокий манерный голос женщины, я
пыталась представить, что она за человек. Некоторые слова Полина произносила не
правильно, путала ударения и падежи, в выражениях не стеснялась. Ей очень
подошла бы роль уличной торговки, но это отпадает: мужья уличных торговок не
выплачивают миллионных премий. С первого дня пребывания на даче мне было
запрещено говорить своим голосом, и через три дня я уже сносно копировала
Полину. По крайней мере, Кирилл Сергеевич остался доволен. «Уроки» он проводил
лично, на присутствие в доме Ивана намекали едва слышные шаги да шорох на
кухне. Правда, стоило мне подойти к двери на улицу или оказаться на веранде,
как Иван сразу же появлялся следом, из чего нетрудно было заключить, что он мой
цербер.
— Вы курите? — в первый же вечер спросил Кирилл
Сергеевич, когда мы сделали небольшой перерыв в занятиях.
— Нет.
— Придется начать. Полина курила почти
непрерывно. — Употребление глагола в прошедшем времени, почему-то здорово
напугало.
— Она могла бросить курить, разве нет? — пытаясь
успокоиться, усмехнулась я.
Только не Полина. Она обожает дурные привычки.
— Вы хорошо ее знали? — задала я вопрос,
сообразив, что это подходящий случай что-нибудь разведать.
— Да. Некоторое время мы виделись довольно часто. Вам
придется сменить походку. Полли двигалась как манекенщица.
— Боюсь, я плохая актриса, я же говорила…
— У вас все отлично получится.
Я училась говорить как Полина, ходить как Полина, сидеть как
Полина и даже начала курить. От табака меня тошнило, а манера держать мундштук
в вытянутой руке казалась нарочито жеманной. Все чаще я думала о неведомой
Полине, иногда мне казалось, что какая-то часть ее существа теперь живет во
мне. Оставаясь одна, когда лицедействовать не было смысла, я вдруг сбивалась с
шага и шла, подражая ее походке, или поднимала плечи, скрестив руки на коленях,
когда сидела в кресле. Однажды вечером, когда я стояла возле открытого окна и
смотрела на звезды, рука вдруг сама потянулась к сигаретам. Я нервно хихикнула
и поспешила лечь спать.
Дни следовали один за другим, а меня все чаще одолевали
сомнения: смогу ли я выполнить навязанную роль? Кирилл Сергеевич нимало об этом
не беспокоился, в ответ на мои слова едва заметно улыбался и говорил: «Не
забивайте голову, Наташенька». Его отношение ко мне тоже было загадкой: ровное,
предупредительное, очень терпеливое, иногда казалось, что он искренне ко мне
привязался. Вместе с тем я дважды ловила его взгляд в зеркале, когда он считал,
что я не вижу его лица. Признаться, от этакого взгляда становилось не по себе.
Одно ясно — на кон поставлены действительно большие деньги,
и если я вдруг откажусь… Очень возможно, что навсегда исчезну, тем более что
искать меня будет некому, и Кириллу Сергеевичу об этом хорошо известно.
Все мои попытки побольше разузнать о Полине и ее муже
наталкивались на вежливое, но стойкое сопротивление.
— Вам это совершенно ни к чему, — отвечал Кирилл
Сергеевич.
— Но ведь я должна знать об этих людях все…
— Вы забываете, что изображать Полину вам придется пару
часов, не более.
