Влад выругался и пнул в стену рюкзак. Еще раз повторяю, МОЙ рюкзак!
Эдвард и Рычай, получившие свободу от черных пут, рухнули вниз. Точно громадная белка-летяга, доракхай спланировал на Морти и прибил бедолагу к полу.
Эдвард, вереща и дрыгаясь, падал аки сорвавшийся с потолка пещеры сталактит. То бишь острым концом вниз. И если бы не Влад, бросившийся наперерез, то любоваться бы нам чудесным видом пробитого черепа и считать эльфийские извилины.
— Кейт, статуя! — завопил Спайк, по-змеиному извиваясь на полу.
Я послушно встала на четвереньки и, пошатываясь, направилась к статуе. Тело, уже давно функционировавшее на чистом адреналине, готовилось выставить нехилый счет. Но упрямство помогло поднять руку и обхватить ноги даркина.
Эй, Владыко, помогай.
И… ничего.
Мертвая статуя как стояла, так и осталась стоять на месте.
Тупо моргнула. Что бы ещё могло заставить охранную систему истошно завопить? Погладила носок ботинка — ничего.
Зараза, ты вообще собираешься работать или как?
— Лизнуть. Попробуй его лизнуть!
Я с негодованием возилась на связанного ящера.
— Что?! — обиделся тот. — У меня хотя бы есть идеи!
Нет, лизать дохлого даркина под толстым слоем пыли я точно не буду. Нет, и не просите!
Короче, я практически поддалась отчаянью, когда Влад заорал:
— Ложись!
В ту же секунду послышался тихий и крайне деликатный хлопок, как если бы клоп случайно икнул…
(Эдвард правда клялся, что звук походил на взрыв вулкана. Рычай придерживался варианта, что оно больше походило на грохот вырвавшегося гейзера. Спайк грубо пошутил о неких процессах, происходящих в кабинке уединения после съеденной порции бобовых, чернослива и капусты).
Темное послесловие возлегло под сводами пещеры…
(Правда, Эду почудилось, что в воздухе слышался отчетливый запах беды. Рычай смущался и говорил, что это не от него, а Спайк настаивал, что пещеру наполнил тонкий аромат бузинного ликера).
В общем, мы расходились во мнениях, но единодушно сходились в одном — появившийся в кургане Рез был страшен.
Страшен и страшно недоволен.
А ещё убийственно спокоен.
— Привет, — слабо улыбнулась я и малодушно ткнула в неприятеля. — Это все они.
Кто как, а я не собиралась подворачиваться под горячую руку разгневанного мужчины. Вот он сейчас скинет напряжение, разомнется чутка, укокошит врагов народа, а уж потом можно будет и поговорить.
Нет, пожалуй, потом я сымитирую глубокий обморок, плавно перетекающий в летаргический сон.
От греха подальше. Ибо Рез был ну очень зол.
А после тело задалось вопросом: «а чего, собственно, тянуть?» и с чистой совестью отрубило неугомонное сознание.
ГЛАВА 25. И нет нам покоя
После Влад честно признался, что не ожидал такого большого взрыва. Взрывчаткой он набил МОЙ, чтобы этого некроманта веснушки одолели, рюкзак, и та разнесла половину стены кургана.
Влад, драм кружок о нем плачет горькими слезами, не был предателем. Угадайте, по чьей указке действовал этот некромант? Ладно, сама скажу.
Влад не хотел расстраивать своего Мастера, поэтому пошел за советом к его брату. А разве ж Кельвин Праймус мог посоветовать что-то доброе и хорошее?
Конечно, нет!
Палач внедрил Влада в ряды заговорщиков и радостно потирал свои паучьи лапки, в правильные моменты дергая за концы паутины.
У Кельвина и так было не шибко много фанатов, но после гениального предположения дать мне ниар-сет (Влад с пеной у рта пытался защитить меня от полного магического обнуления) и предложения взорвать курган, дабы врубить антивандальную сигнализацию, количество врагов у него выросло чуть ли не вдвое.
Примчавшийся упокоивать вандалов, покусившихся на святая святых его рода, Рез был крайне зол, поэтому я крайне вовремя свалила в небытие.
И только одного не учла — мой даркин найдет меня даже в самом глубоком беспамятстве.
— Кейт, как тебе не стыдно, — заявил Рез, возникая в апофеозе моего сна.
Подобно морской звезде я безвольной тушкой возлежала на кровати — стратегически важной частью, то есть лицом, вниз. Была нага, аки прекрасная богиня, и уработана, как конь в сезон пахоты.
— Ничего не хочешь сказать в свое оправдание? — продолжал негодовать даркин, сверля мою поверженную усталостью тушку недобрым взглядом.
Нет, ну чего он докопался, как пьяный до радио «спой, да спой»? Неужели не понятно, что дама сердца не в кондиции, беседы вести не в состоянии и вообще подзадолбалась жить и здравствовать, поэтому призывать ее к ответственности в данный момент крайне сомнительная затея. Но Рез продолжал стоять у изголовья кровати и транслировать в пространство немой упрек.
Оптимизм предложил сбегать к памяти за адресочком семейного адвоката Хьюстонов. Пессимизм сказал, что не успеем. Здравый смысл предложил строить стратегию защиты уже сейчас, не откладывая это дело в долгий ящик. А опыт, сын ошибок трудных, так вообще воззвал к пофигизму.
Нет, ну правда, что я могла сказать в свое оправдание?
Поступила глупо, но меня предали?
Милый, это не я такая бяка, это стечение обстоятельств. Понимаешь, они так стеклись, что всем едва грозное и кровавое хана не пришло. А я что? Я ничего. Я милая и пушистая, вот.
Но мозг посчитал количество слов в предложении, сверился с гроссбухом, где стояла отметка «жесткий перерасход жизненных сил», и скорбно покачал головой.
Вместо этого пришлось сунуть тяжелую голову под подушку и уже оттуда простонать:
— Я в домике.
Рез пару секунд колебался, обдумывая аргумент, а потом шумно выдохнул. Матрас слегка прогнулся, принимая на себя тяжесть еще одного тела. Обжигающе горячая рука провела по моей голой спине, спустилась ниже и в качестве педагогической меры воздействия шлепнула по пятой точке.
Даже не вздрогнула.
— Ауч… — с большим запозданием отреагировала я, а Рез сгреб мое несопротивляющееся тело в объятья, сжал и уткнулся носом в мой висок.
И вот теперь мне наконец стало понятно, что за злостью кралось совершенно другое чувство — страх потери. Такой сильный, что у меня аж глаза защипало. А женская сущность в панике заметалась по тесному пространству души. Потому что впервые почувствовала, что это такое, когда тобой столь сильно дорожат.
— Отдыхай, — шепнул Рез, осторожно целуя, после чего укрыл простыней, дал вторую подушку, которую я, словно маленькая девочка медвежонка, тотчас прижала к груди, и ушел решать насущные проблемы.
