ГЛАВА ПЕРВАЯ, В КОЕЙ НЕКИЙ СЫСКАРЬ С РАЗБИТЫМ СЕРДЦЕМ ПРИБЫВАЕТ В ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ КРЫЖОВЕНЬ
«Карта Всадник описывает общительного и активного человека. Он интеллектуален, независим, с ним никогда не бывает скучно. Такой человек легко входит в контакт, находит знакомых и друзей. Ему не чужды любезность и тактичность. Он уверен в себе и готов проявлять инициативу».
Таро Марии Ленорман. «Руководство для гадания и предсказания судьбы»
Расклад нынче выпадал странный, что так что эдак. Захария Митрофановна даже кликнула Дуньку, девку свою, чтоб колоду , значит, сняла.
– Чегой это, барыня? - спросила Дунька, щурясь на расписные картинки. - Никак сызнова повешенный?
– Дура, - ругнулась старуха беззлобно, - дерево это, значит, про родню вспомнить надобно.
– Племяш в столицах чудит? Али в гости вашего соколика ждать?
– То-то и оно, что по картам иного полу гость получается, гляди, к дереву всадник притулился, а к нему карта женская легла.
– Дык, а баба откуда? Из родни то у вас только Митрофанушка брата покойного сыночек и остался.
– Поживем увидим, - решила мещанка Губёшкина, более известная в Крыжовене как провидица Зара, и аккуратно собрала колоду в резной ларчик. Инструменты свои она предпочитала содержать в порядке.
Гость, а точнее гостья, явилась в дом на Архиерейской улице под вечер. Тренькнули колокольцы извозчичьих саней, грубый мужской голос пробасил под окнами:
– Туточки, барышня, ваша тетушка проживают.
Дунька, прилипшая к заиндевелым стеклам, сообщила барыне:
– Девица, шубка на ей, шапочка. «Ванька» сундук с саней тащит, сейчас в дверь колотить примется.
– Отворяй, - велела Захария Митрофановна, кутаясь в расписную неклюдскую шаль.
Девка выскользнула в сени, завозилась, обувая валенки. Раздался уверенный стук в дверь, скрипнули петли, в комнату потянуло морозцем.
– Гостью вам, Дуняша, привез, - басил «ванька», - из самого Мокошь-града барышня, тетушку, говорит, проведать желаю любезную.
Губешкина выглянула в сени:
– Сундук сюда, мил человек, да снег допрежь с ног обколоти, не неси в дом.
Девица потопала за порогом, обувка у нее была не особо по погоде, кожаная, тонкая, вошла, прищурилась над запотевшими стеклышками очков, зыркнула на нетопырье чучело над столом, на шар хрустальный, высмотрела в красном углу икону и чинно на нее перекрестилась.
– Дражайшая моя Захария Митрофановна, – прожурчала приветливо, с протяжным столичным «а», – неужто забыли Гелюшку свою непутевую?
Извозчик, поставив багаж в гостиной, мялся теперь в сенях, ожидая за услугу. Старуха молчала, ей было интересно, как «непутевая Гелюшка» дальше выкрутится. Она не подвела, вынула из муфты денежку, с поклоном протянула Ваньке, да не забыла носочком ботильончика на порожек ступить, чтоб, значит, через порог не передавать, плохих примет не множить:
– Спасибо, мил человек, куда надо доставил. Моя родственница, как сей час помню эти очи черные с родительской заботой на наши шалости с кузеном Митрофанушкой взирающие.
Извозчик бормотал «спасибо на спасибо».
– Вы, барышня, как нужда в санях будет, меня кличьте, Антип меня звать, любому уличному постреленку велите, или вот Дуняше тутошней, сразу примчусь и доставлю, куда скажете. А к Кузьме не садитесь, ненадежный он человек.
– Буду иметь в виду, - пообещала девица, скидывая на руки Дуньке лисью шубку, муфту придержала, ловко перекладывая ее из руки в руку. - Ступай, Антип, может успеешь со станции ещё пассажиров взять. У вас в Крыжовене, тетушка, оказывается спрос на гужевой транспорт опережает предложение. В форменную баталию пришлось с каким-то неучтивым господином за сани вступить.
Платьице на гостье было ладное шерстяное, серое со шнуровой витой отделкой, на плечи из-под лисьей папахи свисали ярко-рыжие локоны. Экая модница. Столичная штучка.
Зеленые глазищи остановились на Губешкиной и старуха громко велела:
– Дунька, дура, двери-то запри, чтоб, значит, любимую племянницу не морозить. Да чаю поставь с дороги.
Пока «ванька» Антип уходил, а девка возилась в сенях, рыжая медленно пересекла комнату:
– Простите, – выдохнула она тяжело, – этот маскарад, Захария Митрофановна.
– Вcе развлечение, - решила старуха и быстро спросила. - В муфте что прячешь?
– Заметили? - девица села, положила на стол глухо стукнувший меховой цилиндрик. - Митрофан Митрофанович предупреждал меня о том, что его тетушка обладает быстрым умом. Мы с вашим племянником коллеги, в одном присутствии службу несем.
Вернувшаяся в комнату Дунька испуганно ахнула, когда из муфты появился черный вороненый револьвер.
– Позвольте отрекомендоваться, - девица стянула перчатки, ее пальцы быстро отщелкивали что-то в смертельном механизме, - чиновник седьмого класса чародейского приказа надворный советник Εвангелина Ρомановна Попович.
Дунька ахнула сызнова, баб-чиновниц ей раньше видеть не приходилось, как и баб-сыскарей.
– На кухню ступай, - велела старуха, - чаю спроворь, да чего ещё к чаю, баранок там, варенья брусничного… Что еще? Буженины. Третьего дня от Старуновых занесли. А прознаю, что ты с этому Антипу-лошадному хозяйские разговоры передаешь, накажу.
Девка ушла. Сыскарка отложила револьвер.
– Спасибо, Захария Митрофановна.
– Давай уж по-простому, без отчеств, – хмыкнула Губешкина. - Родичи как никак. Тетушкой кличь. А я тебя, значит, Γелюшкой.
Попович улыбнулась и сняла очки:
– Митрофан уверял, что есть у вас авантюрная жилка.
– Письмо-то от племянничка доставила?
– А как же, - она достала из поясного кармашка запечатанный конвертик, - только там о деле моем ничего не сказано.
Губешкина поддела сургуч кончиком изогнутого жертвенного кинжала:
– Оно и понятно.
«Тетушка Захарочка, - писал Митрофан своим каллиграфическим почерком, - прости меня непутевого, что давно тебя корреспонденцией не баловал. Весь в делах, весь в заботах. Начальство по самую маковку работой завалило. Даже четверти часа, чтоб на почтамт забежать, не находится. Хорошо хоть оказия с Гелей образовалась…»
Пока хозяйка читала, Дуняша накрывала на стол. Сыскарка, заметив опасливые взгляды прислуги, револьвер убрала.
– Значит, вольская родня? - уточнила Γубешкина, сворачивая письмо.
– Седьмая вода на киселе, - кивнула барышня. - Вы уж и думать о нас забыли.
