– Примета? - спросил Григорий Ильич, ушиб не потирая, напротив, набрасывая на меня многострадальную шубу. - Берендийская примета, нам с вами, Евангелина Романовна, нежная дружба предстоит.
– По учебникам фольклор местный изучили? - Волков подхватил меня на руки и нес к саням. Предосторожность при атласных туфельках нелишняя, но…
– Я велел грелку магическую под овчину установить, сейчас отогреетесь.
Посадив меня, он устроился рядом, набрасывая на обоих шкуру, велел вознице трогать. На тулупе мужика я заметила петлички и решила, что транспорт служебный. Ногам было тепло, как и прочим частям тела. Щекам вот несимметрично повезло. Правую подмораживало, в левую же горячо дышал спутник:
– По книгам.
– Что? - попыталась отстраниться я, но узость сиденья не позволила.
– И приметы,и уклад берендийский пришлось изучать мне по книгам.
– Вы в этом преуспели, - похвалила я, - Γрегор.
– Грегори. В туманной столице меня называли именно так: Грегори Волкав.
– Как вам будет угодно.
– И на «ты».
– Вас там на «ты» называли?
– В бритском наречии, - сообщили мне в ухо интимно, – нет дружеских форм вежливости,там все друг с другом на «вы», даже уличному псу перед пинком говорится: «Идите вы вон, блохастый попрошайка!» В берендийском все иначе, существует даже этот уничижительный словоерс.
– Ваше высокопревосходительство-с? - хихикнула я от щекотки. - Чего изволите-с?
– Перейти на «ты» со своей невестой, - сказал Григорий Ильич серьезно и, придержав мой подбородок, поцеловал в губы.
Поцелуй был понарошечный, легкий как перышко, но очень горячий,и длился для понарошечного слегка… гмм… Я-то в поцелуях не то чтоб собаку съела, но опыт кое-какой в столицах приобрела.
– Брудершафт засчитан, - перфектно изобразила я самый противный тон шефа, на меня он обычно действовал отрезвляюще,и тут не подвел. – Грегори,ты, я отзываюсь на Еву и…
– И носишь на безымянном пальце мое кольцо.
Попихавшись немного под шкурой, я там же оказалась окольцована. Выпростав руку, рассмотрела поверх белой перчатки массивный золотой перстень, плоской огранки сапфир крест на крест пересекали золотые же полосы.
– фамильная драгоценность, - пояснил Волков, - единственное, что мне на память от родителей осталось.
– Они умерли? Ох, прости, дурацкий вопрос. Мне очень жаль.
– Того, что ты дурочка? - Он шутил, но в глазах была печаль.
Я улыбнулась и пообещала:
– Непременно верну после представления.
– А твои родители, Ева?
– Тоже умерли, маменька в родах, папенька, когда я еще пешком под стол ходила. Меня мачеха воспитала.
За время, что мы ехали до белокаменных хором на Γильдейской улице, успели вполне дружески поболтать. Мне показалось, что возница направлял лошадку кружными путями, но я не стала ему на это указывать, очень уж было интересно. Григорий Ильич рассказывал о детстве, проведенном в бритской школе для мальчиков, похожей больше на тюрьму, о друзьях-приятелях, о том как поступал в столичную полицейскую школу, о работе в тамошнем приказе, почему-то не бритcком, а скотском, назвался он «Скотленд Ярд». А «ярд» переводится как «двор». Грегори объяснил, что давным-давно земли, на которых после возвели здание, принадлежали королю скотов.
Я рассказала про Орюпинск, малую свою родину, перескочила на Мокошь-град, чтоб чего лишнего пока не сболтнуть. Но и про столицу приходилось все цензурировать прежде чем на гора выдавать.
Бритские полисмены («мен» – это человек, а «полис» – полицейский),те что в столице, поголовно тростями вооружены, наподобие той, что меня от навской шерсти спасала. И обучают их теми тростями бой вести.
Я сказала, что в Берендии на палках только неклюды дерутся, ну так чтоб не просто друг друга со всей дури колотить, а искусство демонстрировать, и что ловкость Грегори с тростью еще в кабинете отметила.
Он заинтересовался, стал расспрашивать. Я пообещала на днях его к неклюдам отвести, чтоб своими глазами посмотрел. А потом почувствовала, что в тепле меня начинает клонить в сон. К счастью, уснуть не успела, сани въезжали в широко распахнутые кованные ворота.
Дом поражал богатством,и это даже со скидкой на традиционную кичливость Крыжовеня. Особняк в два с половиной этажа стоял в глубине двора, рассекаемого на равные половины подъездною дорожкой. Дорожкой? Целой аллеей, с ярко горящими фонарями по бокам. Сквозь большие окна виднелись человеческие фигуры, у крыльца сновали слуги в ливреяx, толпились сани и коляски.
– Самое время передумать, - пошутила я, - насчет Машеньки. Помрет Бобруйский,тебе все достанется.
Грегори страдальчески закатил глаза.
Он мне решительно нравился, этот Волков. При ближайшем знакомстве Григорий Ильич оказался своим братом сыскарем. Молодой, неглупый, расчетливый. То, что меня поначалу настораживало, объяснялось скорее его заграничным воспитанием. Но каков молодец. За каких-то пол года успел в своих Змеевичах обтесаться. Амбиции? Ну да, в нашем деле без них никак, сама грешна. А чего стоит история Грегори о том, как он,тринадцатилетний мальчишка, казенные препоны на пути в полицейскую школу преодолевал? Живо она с моим личным опытом перекликалась. Хороший парень, даже совестно на минутку стало, что я его морочу. Но совесть быстренько в дальний уголок задвинулась, не до нее. Работаем, сыскарики!
Приказные сани остановились у крыльца, Волков помог мне выбраться,тонкие подошвы туфелек на промерзшей брусчатке доставили пару неприятных минут. Двустворчатые двери распахнулись и я облегченно выдохнула, переступив через порог.
А лакеев-то сколько. А парики-то у них какие потешные. Оттенка жемчужный блонд. Явно конский волос в синьке полоскали, чтоб желтизну убрать. И ливреи презабавные, будто из театра одолжили после представления из жизни королевских заграничных фамилий. Эталонное дурновкусие. От погружения в столичное высокомерное самолюбование пришлоcь все же воздержаться, ряженые все были как на подбор: высокие, мускулистые, с широкими сильными плечами. Присмотревшись к ливреям, я заметила у некоторых выпуклости на уровне пояса. «Это, Гелюшка, не челядь вовсе, а личная гвардия господина Бобруйского, вооруженная и крайне опасная. А ты даже без оберега приказного, некого на помощь кликнуть будет, ежели в беду угодишь». На это я мысленно же возразила, что самое время научиться на себя расчитывать,и улыбнулась Γрегори, который как раз отдавал одному из слуг мою шубу. Волков улыбку вернул сторицей, будь я простою барышней, непременно бы сердечком затрепетала.
– Наш выход, Ева, - шепнул он, предлагая локоть.
Я руку приняла и вошла в залу, даже в две, ежели посчитать, планировка оказалась анфиладной, за танцевальным помещением виднелось следующее, с накрытыми столами. Во второй зал гостей пока не приглашали,или вовсе не пускали,там суетилась орда накрывальщиков, местный же бомонд переминался в бальном, разбившись на группки по интересам. Народу было преизрядно для небольшого Крыжовеня, наверное, под сотню. Купцы, некоторые с поcконными бородами и стрижками под горшок, но вcе, как один, во фраках, супруги и дочери их в кружевах, перьях и драгоценностях, молодые люди из разночинцев, чиновники, чьи жены одеты были на порядок скромнее купчих, какие-то представители богемы, опознаваемые по лоснящимся на сгибах фраках, парочка отставных военных, девицы-актерки, девицы не актерки. Заметив в отдалении бордель-маман Мишкину под ручку с томным нетрезвым юношей, я ей кивнула. Мария Степановна окинула меня оценивающим взглядом и исполнила глумливый реверанс.
