Очки и лист Волков вернул на место, прихватил с пола под кроватью саквояж (сто тысяч денег просто так у нее валяются!) и вернулся в комнату к Геле.
До рассвета оставалось не более часа, времени на вылазку к одному известному погребу не оставалось, и посвятить его Григорий Ильич решил приятному ничегоделанию. Поставил саквояж, сбросил на спинку кресла фрак и пристроился «к милке под бочок». Милейшее времяпровождение. Плоть вот только восстает, продолжения требует. Ну ничего, плоть мы пока усмирим по-джентльменски, после награду еще потребуем за свое благородство. Расскажем, в зеленые глаза смотря со страданием, каких сил нечеловеческих нам потребовалось. Потом расскажем, даже и не завтра.
Попович во сне беседовала уже не c Семушкой, цирроз ему в печень, а с мачехой своей. Вроде как письмо писала. «Женихается к тебе господин Ливончик Соломон Леевич, пришлось для виду согласиться…» Григорий Ильич этой информации удивился изрядно. Гнум? Экий мезальянс. И матушка гнум? Это стало отчего-то последней каплей. Волков бессильно откинулся на подушку, сдерживая хохот.
Когда рассвело, Григорий Ильич без труда изобразил глубокий сон, дождался пока Евангелина Романовна выйдет на двор и быстро собрался. Написал вечным пером на найденном в бюро листе деловое послание, положил его на подушку, придавив футлярчиком. Хороший жест, дружеский. Попович решит, что на полу артефакт нашелся.
Степанов с мальчишкой хозяйничали на кухне, Волков приказал Федору оставаться в распоряжении надворного советника и вышел на Архиерейскую улицу. Погреб находился на соседней, во дворе заброшенного бревенчатого дома. Пpишлось обходить, не лезть же через заборы. Ночной снегопад прикрыл все следы, Григорий Ильич решил новых не оставлять, поглядел издали на чернеющий провал у голых кустов и отправился через Сапожный переулок к базарной площади. Там, не заходя в приказ, взял обычного извозчика, велел везти к господину Чикову. Апартаменты последнего располагались на Гильдейской, но в противоположном от хором Бобруйского конце. У Чиковых было неспокойно, слуги метались по дому как потревоженные в курятнике несушки.
– Барин отсутствуют, – сообщил ливрейный лакей.
– А барыня?
Слуга потер свежий синяк на скуле:
– Не принимают.
Григорий Ильич кивнул, стукнул лакея по другой для симметрии и, втолкнув того в дом, возопил:
– Елена Николаевна, голубушка! Это Волков, вашего супруга товарищ!
Чикова спустилась по мраморной лестнице, запахивая парчовый необъятный шлафрок. Глаза толстухи были красны от слез.
– Что с Сережей?
Григорий Ильич увлек баpыню в ближайшую комнату, оказавшуюся гостиной.
– Полноте, Елена Николаевна, все хорошо с Сергеем Павловичем. Я как раз его по служебному одному делу разыскиваю, вот и решился ранним утром вас потревожить. А он, что же, после бала домой так и не явился?
Чикова, вспомнив долг хозяйки, пригласила гостя в кресло, велела лакею на пороге не торчать. Разговор пошел приличный, осторожный. Григорий Ильич пытался выяснить месторасположение господина Чикова, жена его отвечала, что представления о том не имеет, что с бала приехала одна. Волков спросил, чем тревога ее вызвана. Елена Николаевна сказала, что никакой такой тревоги, что господину приставу показалось. Чаю гостю не предложили, уход восприняли с облегчением.
Надевая в прихожей пальто, Γригорий Ильич пробормотал, будто про себя:
– Придется в другом месте Сергея Павловича поискать.
– Там и найдете! – взвизгнула хозяйка. – Непременно! В этом самом непотребном месте!
Волкова дамская истерика нисколько не фраппировала, он светски поклонился и вышел к ожидающему извозчику.
– В «Храм наслаждений», любезный.
Публичный дом принимал клиентов круглосуточно. Мадам ещё не ложилась, приветствовала Григория Ильича с радостной сердечностью.
– А Сереженьки здесь нет, – ответила удивленно. - Он и не собирался к нам даже.
– Экая досада.
– Подождете? - подмигнула развязно Мишкина. - За утехами время бежит быстрее.
Волков посмотрел на нее, хмыкнул:
– Знаете, драгоценная Мими, а ведь не откажусь. Девушки-то у вас свободные имеются?
– Вам наилучших предоставим. Чего еще пожелаете? Ночка у вас, судя по виду,та еще была. Завтрак, ванну?
– Ничто от вашего взгляда не ускользнет. И то и другое, и пошлите кого-нибудь на мою казенную квартиру сменное платье прихватить.
До вечера новый пристав оставался в «Храме наслаждений», предложенная ему девица трудилась, не покладая рук,то есть, вовсе не рук, но не суть. Загранично воспитанный господин оказался сверх меры гоpяч и изобретателен.
Клавка пожаловалась хозяйке:
– Будто год цельный бабы не имел, все ему мало. Вас даже спрашивал. Клаудия, говорит, а мадам ваша клиентов вовсе не принимает?
– Всех уже перепробовал? - Улыбнулась Мишкина.
– Зинку не захотел и Тайку тоже отправил. Молоды слишком, сказал, девочек совсем не желает. Зрелых форм ценитель.
– Ну тобою-то не побрезговал.
– Два раза уже не побрезговал, - вздохнула Клавка, – и опять зовет.
– Ступай отдохни, – Мими приспустила с плеча кружево пеньюара. - Посмотрим, насколько со мною скакуна нашего горячего хватит.
Хватило изрядно.
– Невеста ваша как же? - спросила Мишкина после, без сил откидываясь на подушки. - Не ревнует?
– Ах, Маня, - пристав похлопал женщину по плоскому животу. - Видишь ведь до чего Ева меня довела? Вовсе до кипения. Разгорячит, замоpочит, целовать разрешит, а больше ни-ни. А я ведь не железный. До того дошло, что на любую бабу броситься готов был. Вот нынче, ты только не смейся, чуть было с Чиковой в связь не вступил.
– С этой квашней? - расхохоталаcь Мими, поворачиваясь боком, чтоб обрисовать четкую линию бедра.
Волков загорелся, по бедрышку пальцем заелозил:
– Огромная такая туша в парчовом халате, под ним телеса колышутся. Шепчет: «Озолочу, Гришенька, ничего для тебя не пожалею». Мне противно, а внутри натурально бурлит. Едва сдержался,извинился пристойно, о долге супружеском напомнил. Она в крик, одежду на себе рвет, безделушку мне на колени обронила,так я даже отдать не смог,так спешил откланяться.
– Озолотит она! – хищно улыбнулась Мими. - Чиков ей только на расходы выдает неотложные. Интересно все-таки, куда он подевался?
– Тебе это интересно? - Пальцы Волкова без устали исследовали женское тело. - Может, еще какую-нибудь даму сердца себе присмотрел, кроме тебя со своею великаншей?
– Еще одну? Сеpеженька вовсе не… А что за безделушка?
– Я не разобрал, в карман по рассеянности сунул. Да вон она, на столике, глянь.
Мими поднялась с постели, расчетливо покачивая бедрами. Карие глаза Григория Ильича расчетливость оценили, зажглись восхищением. Женщина взяла со стола бледно-зеленую нефритовую трубочку с нефритовой же чашечкой.
