Но пока шел по узким улицам Грасии, почти по-хозяйски осматривался, прикидывая: это бы мог быть мой балкон, в эту кофейню я бы ходил по утрам, в той лавке покупал бы хлеб и вино. А пройдя пару кварталов, начинал заново: вон та мансарда с тремя огромными окнами наверняка бы мне подошла, и тогда я бы ежедневно пил кофе на соседнем углу, читая истрепанную газету, как тот старикан.
Если бы не навигатор, бродил бы по Грасии вечно, но телефон неизменно возвращал его на истинный путь и в конце концов привел по нужному адресу, туда, где в почтовом ящике ему был оставлен ключ. Так от этих вдохновенных скитаний вымотался, что сразу, с порога рухнул на диван, пообещав себе: «я на минуточку», – и уснул мгновенно, как выключили. Спал очень крепко, без сновидений, во всяком случае, ничего не запомнил. Когда проснулся, было темно, и он, решив, что проспал до глубокой ночи, внутренне взвыл: «Это нечестно! Я здесь всего на пять дней, и один уже так бездарно продолбал!» Но посмотрев на часы, успокоился: всего половина седьмого. Просто даже на юге рано темнеет зимой.
После дневного сна чувствовал себя очень странно. Похоже на то, как бывает дома, когда задержишься там дольше, чем позволяют нынешние возможности тела, и начинаешь понемногу развоплощаться, таять, превращаться в незваную тень. Процесс жутковатый, но состояние скорее приятное, похожее на счастливую лень. Ему, конечно, никогда не давали насладиться по полной программе, сразу же выдворяли вон, и он возмущался: куда вы торопитесь, времени куча, быстро никто не тает, дайте покайфовать! А теперь и рад бы был от этого томительного блаженства избавиться, но ничего не мог с ним поделать, даже душ не особо помог. И кофе, оставленный для него заботливыми хозяевами, помог, скажем так, условно. Но хоть так, лучше, чем ничего.
Под влиянием кофейной горечи избалованный организм, давно отвыкший от суровой итальянской обжарки, решил, что его убивают, и отреагировал единственно правильным образом: молниеносно оделся и пулей вылетел из дома – гулять, пока еще жив. Однако истома никуда не делась, и ноги были отчасти ватные, и голова казалась единственной тяжелой частью тела, которое, по ощущениям, не весило ничего, и шел он, как будто в башмаках на воздушной подушке, почти не чувствуя прикосновения ступней к тротуару. От этого происходящее казалось сном, но для вечерней прогулки по незнакомому городу так даже лучше; впрочем, и по знакомому тоже. Для любой хорошо.
Был голоден, но есть не хотел – самого процесса. Куда-то идти, садиться, читать меню, выбирать, заказывать, жевать и глотать. Жалко было тратить на это время. А может, хотел сэкономить – не деньги, конечно, а место внутри себя, как будто в пустое брюхо больше впечатлений поместится. Он и плеер не вынимал из кармана примерно из тех же соображений – чтобы музыка не заполнила удачно образовавшуюся в нем пустоту. Глупость, это он и сам понимал, но в такие моменты всегда руководствовался не здравым смыслом и даже не физическими потребностями, а смутным чувством «сейчас надо так».
И это, – подумал Эдо, сворачивая с ярко освещенной улицы Либертат в какой-то темный проулок, – тот вариант вдохновения, который всегда был мне доступен, достаточно прийти на вокзал и купить билет. Все-таки я настоящий художник, когда путешествую, просто вместо картин оставляю – ну, предположим, красивый след, который можно увидеть только из окон офиса Небесной Канцелярии. Небось локтями толкаются, фотографируют для своего небесного инстаграма, подписывают: «Ура, у нашего котика новый маршрут!» Сто пудов у меня куча поклонников среди восторженных юных ангелов, – веселился Эдо. И одновременно серьезно думал: но теперь-то вся моя жизнь – непрерывное путешествие. Даже когда безвылазно сижу за работой, это – ну, предположим, перекур на перроне во время короткой стоянки, пара минут покоя перед тем, как снова запрыгнуть в вагон. А значит, быть вдохновенным психом надо всегда. Не отлынивать, не расслабляться. «Не-вдохновенный не-псих» – это фигня какая-то, а не я.
Это надо отметить, – заключил Эдо, – выпить с новым собой на брудершафт. И вдруг понял, чего ему сейчас хочется больше всего на свете: эспрессо Корретто с граппой и круассан с мидалем из большой уютной кофейни с каким-то очень простым, очевидным названием, не то «Кортадо», не то «Капучино»
[7]; ай, да на самом деле, неважно, я ее сразу узнаю. И работает она допоздна. Я даже название улицы помню, в прошлый раз все время к морю этой дорогой ходил, – думал он, торопливо забивая в навигатор «Via Laietana». Проспект оказался довольно длинный, но он сразу нашел и отметил то место, где через дорогу начинается Борн
[8].
Пешком отсюда получалось довольно далеко, навигатор прогнозировал час и десять минут. Но Эдо, в любом случае, собирался ходить по городу, пока ноги держат. А теперь у первой части прогулки появилась конкретная цель.
Внимательно изучил маршрут и спрятал телефон обратно в карман – не таращиться же на него всю дорогу. И топать кратчайшим путем, практически по прямой не особенно интересно. Решил идти, как душа пожелает, придерживаясь нужного направления и периодически сверяясь с картой, чтобы совсем уж в сторону не свернуть.
С чувством направления у него всегда было неплохо – в деталях вполне мог запутаться, но картину в целом обычно правильно представлял. Поэтому заранее был уверен, что телефон из кармана доставать не придется. В самом худшем случае, пару раз.
Ну и пошел – медленно, с каким-то необъяснимым, выматывающим, но очень приятным усилием, словно бы по горло в воде. Шел и разглядывал дома, деревья, буйно, как летом, цветущие клумбы, разрисованные ставни закрытых лавок, редких прохожих и веселые толпы в кафе на маленьких площадях, которых здесь было так много, что казалось, город только из них состоит.
Иногда, устав от обилия впечатлений, закрывал глаза, но идти продолжал, даже не спотыкался, только один раз задел рукой столб. И вовсе не был уверен, что, закрыв глаза, совсем ничего не видит: веки словно бы стали полупрозрачными, превратились в стекла темных очков. Но ему тогда казалось, это нормально. А может, оно и правда было нормально. Автоматически становилось нормальным при переходе в режим «путешествие», который много лет был главным смыслом его зыбкой, беспамятной, но, по большому счету, счастливой жизни на Другой Стороне. А то и вовсе единственным. И, кстати, не факт, что именно «был». Обстоятельства изменились, – думал Эдо, наугад сворачивая в очередной переулок, – я изменился, а смысл моей жизни каким был, таким и остался. На то он и смысл.
Примерно через час он начал беспокоиться – не всерьез, а как бы из чувства долга, потому что положено волноваться, когда понимаешь, что заблудился. За это время должен был почти добраться до цели, а на самом деле даже не вышел из Грасии… Или все-таки вышел? – засомневался Эдо и внимательно огляделся. – Похоже, это уже Эшампле
[9]. Улицы стали гораздо шире. И архитектура другая, сплошной модернизм. И граффити куда-то исчезли, и кафе на маленьких площадях, и сами площади тоже, здесь все, как под линейку расчерчено. В Грасии куча народу на улицах, а тут вообще никого. Даже странно, что я до сих пор не заметил… Или заметил, просто выводов из своих наблюдений не сделал? Вот что значит бродить, как во сне.
