– Еще как знаю, – кивнул Сайрус. – Сам когда-то уговорил ее играть в лучшем из здешних клубов. И вспоминая те концерты, до сих пор удивляюсь, что никто из наших тогда не воскрес. Могли бы, между прочим, и расстараться, просто из уважения к музыканту. Девочка для этого делала даже чуть больше, чем объективно способна труба.
И рассмеялся так беззаботно, как будто сказанное его не касалось. Словно он сам не был мертвым, а просто шутил о каких-то выдуманных мертвецах. Спросил:
– Как она сейчас поживает?
– В целом – супер, – ответил Эдо. – Слушал ее недавно вживую, со сцены. Мы друзья, но я дома так недолго бываю, что на концерт попал в первый раз. Играет даже круче, чем в этой записи, которой всего пара лет. Но конечно, ей трудно. Не в житейском смысле, а, что ли, в экзистенциальном. Что нормально. Ни один художник такого масштаба безмятежно и не живет.
– Правда твоя, – согласился Сайрус. Помолчав, добавил: – Знал бы ты, как я ей завидую. И тебе. И не только. Всем, кому жизнь не дает пощады. Не в безмятежности счастье. Наоборот.
Эдо не стал возражать, хотя сам от безмятежности не отказался бы. Изредка, разнообразия ради, не повредит.
– Ты как себя чувствуешь? – вдруг спросил Сайрус. – Учти, я не из вежливости интересуюсь. Правду скажи.
Эдо действительно сперва собирался ответить: «Нормально». Но признался:
– Когда Марина ушла, меня начало лихорадить, и сердце колотилось, как ненормальное. Уверен, просто на нервной почве. Разговоры меня отвлекали, а как остался один, затрясло. Но я выпил немного, включил музыку, и вроде прошло.
– Отлично, что тебя лихорадило, – обрадовался Сайрус. – Нормальным людям в этом доме долго находиться непросто. Без предварительной подготовки здесь только незваным теням и тяжелым больным хорошо. Значит, с тобой все в порядке. Скажи мне за это спасибо, любовь моей жизни, за временем я следил.
– Еще какое спасибо! Зверская штука эта ваша шарамба зеленая. Уж какой я был перепуганный, а все равно о времени не вспоминал.
– Это как раз нормально. Защитная реакция психики. Когда знаешь, сколько часов тебе жить осталось, за временем стараешься не следить. Ну и шарамба сделала свое дело. Я сам ее, как понимаешь, не пробовал, но слышал, она здорово успокаивает. Поэтому все время тебе подливал. Заметь, в ущерб своим интересам!
– Почему вдруг в ущерб? – удивился Эдо. – Ты что, любишь чужие истерики?
– О-о-о, еще как! Не только истерики, любые по-настоящему сильные чувства, которые невозможно сдержать. Когда они обуревают того, кто рядом, я сам могу хотя бы отчасти их испытать. Подслушать, как вместе с тобой слушал музыку. Подсмотреть, как смотрел сегодня твой сон.
– Наверное, понимаю…
– Не понимаешь ты ни черта, – перебил его Сайрус. – И не надо. Лучшее, что ты с собой можешь сделать – никогда меня не понять.
– Лучшее, что я могу с собой сделать вот прямо сейчас – как-то отсюда выбраться, – заметил Эдо. – Выйти из этого дома и не растаять незваной тенью. Скажи честно, у меня есть хоть какой-то шанс?
– Если бы не было, я бы с тобой не возился, – усмехнулся Сайрус. – Запереть тебя навсегда в этом доме и смотреть твои сны тоже вполне ничего себе развлечение. Сны у тебя шикарные, давно ничего подобного не видал. Но посмотреть, как ты исчезаешь, куда интересней. Ух, я бы тобой побыл! Даже не знаю, что может быть круче гибели сильного человека, который станет бороться за себя до конца и еще какое-то время после. Чудесные спасения, при всем уважении к жанру, совершенно не то. Но ладно. Твой взгляд того стоит. Будем тебя чудесно спасать. А если не выйдет, попросим Марину тебя прирезать, аккуратно и ласково; не волнуйся, она умелая. Не идеальный выход, но вполне можно и так.
– Что?!
Эдо, с одной стороны, ушам своим не поверил. А с другой, еще как поверил – сразу, без тени сомнения. И похолодел.
Сайрус рассмеялся, явно довольный его реакцией. Сказал:
– Смотри, какие есть варианты. Или ты превращаешься в незваную тень и исчезаешь с концами, а я при этом присутствую и наслаждаюсь процессом; для меня огромный соблазн, но будем считать, я его одолел. Или ты остаешься жить в этом доме, сколько сам пожелаешь, будешь зваться Маркизом Мертвых и смотреть для нас сны; заранее уверен, ты и недели не выдержишь в заточении, сам навстречу гибели убежишь. Короче, эти два варианта мы отметаем, согласен?
– Да уж пожалуй, – растерянно согласился Эдо. Он сейчас чувствовал себя так, словно вот-вот без всякой Марины концы отдаст.
– Ты испугался, когда я сказал, что Марина тебя прирежет, – продолжил Сайрус. – По-человечески это понятно. Никому не понравится предложение отдать его в руки убийцы. Но ты прими во внимание, смерть – не самый плохой вариант, если умереть в Элливале. Ты пока нормальный живой человек, таять еще не начал. Значит, если умрешь, не исчезнешь, а станешь одним из нас. Врать не буду, это со временем надоедает хуже пустой похлебки. Но на первую тысячу лет развлечений тебе точно хватит. А к тому времени, глядишь, придумаем еще что-нибудь.
– Ясно, – кивнул Эдо. – Прости, я как-то не сообразил.
Он не то что обрадовался, но внутренне согласился: действительно, лучше уж так, чем сидеть взаперти. Здешние мертвецы даже по Барселоне гуляют. Вполне можно жить… то есть не-жить.
– Приключение вполне в твоем вкусе, не хуже, чем ветром быть, как в сегодняшнем сне, – заверил его Сайрус. – И мне прямая корысть. Заранее уверен, даже в мертвом тебе жизни окажется больше, чем в половине здешнего населения. Отлично будем дружить.
– Не факт, что тебе понравится, – невольно усмехнулся Эдо. – Мой друг говорит, я – разновидность проклятия. Кто свяжется, тот обречен.
– Ай, тоже мне великое горе, – отмахнулся Сайрус. – Меня при жизни столько раз проклинали, что выработался иммунитет.
И улыбнулся так ослепительно, что Эдо, уж насколько был раздавлен открывшимися ему перспективами, невольно подумал: возможно, умереть в Элливале, подружиться с Сайрусом, узнавать его древние тайны, ежедневно придумывать новые развлечения и исследовать недоступные для живых пространства – вовсе не беда, как мне сейчас кажется. Наоборот, восхитительный шанс.
– Однако все это полная херота, – неожиданно заключил Сайрус, да так сердито, словно это Эдо сдуру просился умереть в Элливале, а не он сам предложил. – Тебе надо жить долго и… нет, не счастливо. Не безмятежно. А трудно, мучительно и так интересно, чтобы времени не оставалось страдать.
– Я, сам понимаешь, не то чтобы против, – невесело усмехнулся Эдо. – С удовольствием еще какое-то время помучаюсь. Но выбраться отсюда на Другую Сторону у меня не получится, ты сам так сказал…
– Я только сказал, что из Элливаля нет выхода на Другую Сторону для живых, – отмахнулся Сайрус. – Но на Элливале свет клином не сошелся. В мире много других городов, включая Граничные… да все города, на самом деле, Граничные, если уметь найти к ним подход. Значит, все, что от тебя требуется – научить свое тело не таять в нашей реальности достаточно долго. Не какие-то жалкие восемь часов. Оно когда-то уже было здешним, пусть теперь вспоминает, как это. Я научу тебя, как ему в этом помочь.
