— Наш директор Елена Владимировна даже к тренеру Катиному ездила, думала, может это он ей так «мозги вправил». Но тот, оказалось, сам не знал о Катиных планах. Надеялся, что она дальше спортом будет заниматься. Хотел, чтоб она в физкультурный поступила, обещал помочь.
— Очень все странно, — задумалась я вслух. — Может, так сработали защитные механизмы психики, блокировав реакции на страшное известие? Я недавно разговаривала с психиатром, он рассказывал, что так бывает.
— Мы так и не поняли, с чего такие перемены, — сказала Анна Михайловна, — наверное, вы правы: только так можно объяснить Катину реакцию.
— Что было потом? — спросила я.
— Катя закончила интернат и пошла служить в армию.
— Она вас навещала?
— Нет, никогда. Другие ребята часто приезжают. Мы ведь для них семья. Подарки привозят, угощения. А Катя — ни разу. Забыла нас как свою сестру.
— Нет! — неожиданно сказала третья женщина. — Она приезжала примерно три года назад. Помните, у нас еще праздник был на улице, кажется, Масленица. Я ее не узнала. Она отозвала Елену Владимировну в сторону, потом они куда-то ушли.
— Я не видела, — ответила Анна Михайловна, — а может, забыла.
— Я тоже не помню, — сообщила Тамара Петровна.
— Ольга Валерьевна, вы уверены, что это была Катя?
— Так я же у Елены Владимировны позднее спрашивала. Говорю: «Кто это был? Такая видная девица, высокая, стройная». Директор и сказала, что это Кострова приходила и письмо из Америки забрала, где о Машиной гибели извещалось.
— Правда? Я не знала, — огорчилась Тамара Петровна. — Значит, не забыла она сестру. Просто чувства от посторонних скрывала.
— Наверное, так, — вздохнула медсестра.
— А что было в том письме? — спросила я.
— Оно было на английском. Когда оно пришло, нам его наша учительница английского перевела. Там было написало, что какой-то там департамент приносит нам свои сожаления и соболезнования по случаю смерти нашей бывшей воспитанницы Марии Костровой, — рассказала Тамара Петровна.
— А причину смерти указали? — спросил Федор.
— Нет, об этом ни слова. Мы так и не поняли, что случилось с Машей. Анна Семеновна, англичанка наша, и так крутила, и эдак, — ничего.
— Значит, мы не сможем взглянуть на это письмо? — спросила я.
— Я сейчас принесу личное дело Маши, — пообещала Тамара Петровна и вышла.
— Почему американцы не удочерили обеих девочек? — спросила я.
— Кто ж их знает? Сначала вроде бы собирались двоих забрать, а потом что-то пошло не так с документами, обещали позднее за Катей приехать, долго не приезжали, а потом пришло это письмо.
— Разве можно разлучать сестер?
— Так они обещали, что Катю обязательно заберут, только нужно уладить еще какую-то формальность, тем более что уже многое было улажено, никто не сомневался, что ее удочерение — лишь дело времени, — разъяснила Анна Михайловна.
Вошла Тамара Петровна:
— Вот дело Машеньки, — сказала она.
Она положила тоненькую папочку на стол, и мы стали рассматривать содержимое.
Я взяла фотографию маленькой светловолосой девочки, действительно похожей на Кэт. Только глаза у Маши были детские, наивные и растерянные.
— Вот конверт, а вот и письмо из Америки.
Я повертела их в руках. Я знаю немного разговорный английский, но не настолько, чтобы перевести этот документ.
— Значит, Катерина не забрала письмо? — уточнила я.
— Наверное, Елена Владимировна, сняла с него копию, — предположила Тамара Петровна.
— Можно нам тоже снять ксерокопию письма и конверта? — спросила я.
— Да, конечно, — согласилась Тамара Петровна.
— У вас есть данные, в какой штат увезли Машу, кто ее приемные родители? — спросил Федор.
— Да, в ее деле это отражено, я сделаю вам копию и с этого документа.
— Спасибо.
— Вот можете изучить и Катины документы, я лично ничего необычного в них не нашла, — предложила исполняющая обязанности.
Я пролистала содержимое Катиной папки — не обнаружив никакой новой для себя информации, передала ее Федору. Его, видимо, тоже ничего не заинтересовало: он закрыл папку и отодвинул в сторону.
— Сколько девочкам было лет, когда объявились усыновители, и как они вообще вышли на сестер Костровых? — спросила я.
— Все дети-сироты заносятся в специальную базу, где потенциальные усыновители могут обратить на них внимание и при желании начать процедуру усыновления. Девочек быстро заметили. Приезжал консул и сообщил, что американская бездетная пара хотела бы познакомиться с ними и, если девочки понравятся, чета Гарден готова их удочерить. На тот момент прошло не более полугода с момента появления Костровых в интернате. Значит, Маше шел пятый год, Кате — пятнадцатый.
— Вы говорите, что приезжал консул. Почему не сами Гардены?
— Такие дела решаются через консульство, консул представляет интересы своих сограждан на территории другой страны. Наверное, они торопились обозначить свои намерения относительно девочек, пока это не сделал кто-то другой. Да они и сами довольно скоро приехали, видно было, что настроены серьезно.
— Тогда тем более непонятно, почему они не взяли Катю, может, их что-то насторожило в ней?
— Даже не знаю, — задумалась Тамара Петровна, — Катя была нормальной, особенно для девочки, пережившей такую трагедию.
— Как потом проходит процедура усыновления?
— Усыновители предоставляют необходимые документы в органы опеки. Если там их кандидатуры подходят под предъявляемые требования, им разрешают познакомиться с детьми, провести независимую медицинскую экспертизу, и дальше, если нет близких родственников или обстоятельств, препятствующих усыновлению, в суде их наделяют статусом приемных родителей. Там же можно сменить имя, фамилию и даже возраст ребенка. Маша стала Мэри Гарден.
— А Гардены проводили медицинское обследование девочек?
— Наверняка. Только нам заключения медиков не известны, усыновители имеют право не распространяться о выводах специалистов.
Федор посмотрел на меня: кажется, он понял, к чему я клоню.
— Мы можем узнать, где американцы проводили такую экспертизу? — спросил он Тамару Петровну.
— Боюсь, что нет. Они вправе обращаться в любые клиники или частным докторам, нас они не ставят в известность. Вы думаете, что с Катей было что-то не так?
Мы это знали наверняка. Только не были уверены, что психические отклонения у нее можно было обнаружить в том возрасте.
— Думаю, это могла быть единственная причина, по которой Катю не удочерили, — высказала я свои выводы. — Других я не вижу. Родственников, которые препятствовали бы ее отъезду, у нее не было.
