— Ну а телефон на что? Давай позвоним и спросим. Я остановлюсь, а то мы и так прилично отъехали. Я тоже о тренере забыл.
Я уже набрала номер телефона интерната. Трубку взяла Тамара Петровна.
— Тамара Петровна, это я, Алиса. Я забыла спросить вас о тренере Кати. Кто он, где она тренировалась?
— Это Алексей Николаевич, он уже много лет работает тренером по легкой атлетике при детской спортивной школе, только это не в нашем поселке, а в городе Одинцово.
— Катя туда ездила сама?
— С другими ребятами, это не очень далеко, на автобусе около сорока минут.
— Как она попала в эту секцию?
— Тренеры приезжают иногда и отбирают способных детей. Алексей Николаевич на Катю нарадоваться не мог, она была очень перспективной. Запишите его номер телефона.
Я порылась в сумке и нашла клочок бумаги и ручку. Тамара Петровна продиктовала. Я поблагодарила ее и тут же позвонила тренеру.
— Здравствуйте, Алексей Николаевич! Меня зовут Алиса, я бы хотела поговорить с вами о Екатерине Костровой. Помните такую?
— Еще бы! Приходите, поговорим! У меня сейчас «окно», тренировка начнется только через час.
— Думаю, мы успеем.
До Одинцово на машине мы доехали за пятнадцать минут, еще столько же времени мы искали спортивную школу. Тренер ждал нас возле входа.
— Алексей Николаевич, — протянул он руку Федору.
— Федор, — представился Федя, пожимая руку.
Алексей Николаевич был стройным подтянутым мужчиной с моложавым лицом и сеточкой морщин вокруг ясных голубых глаз. Наверное, ему было около шестидесяти лет, но со спины он выглядел лет на тридцать благодаря спортивной фигуре.
— Что с Катей? — спросил он.
Я не сразу нашлась, что ответить. Рассказывать о перипетиях ее жизни долго, а в двух словах не получится. Я решила особо не мудрить и сообщила:
— С ней что-то странное происходит, она как будто сорвалась, что-то не в порядке с психикой.
— Эх, елки-палки! Непростая была девочка, видно, и жизнь у нее такая.
— Мы вот и хотим понять, откуда «ноги растут», — сказал Федор, — поэтому были в интернате, и теперь к вам приехали. Может, сможете что-то о ней рассказать?
— О Кате я могу говорить часами, только думаю, вам ее спортивные достижения не интересны. А по поводу характера… — он задумался. — Давайте присядем!
Мы сели на скамейку возле здания спортшколы.
— Ноги у Кати росли откуда надо, и бегали эти ноги будь здоров. У меня никогда не было такой ученицы, как она, и уже не будет. Это была уникальная девушка. Работоспособность и выносливость — на зависть космонавтам. Скажу отжаться тридцать раз — она отожмется семьдесят, присесть сорок, она — девяносто. Трудилась без устали и никогда не ныла. До сих пор ночами ее вижу, не могу простить себе, что не удержал.
— Если она так любила спорт, почему ушла? — спросила я.
— Вы правильно заметили, она любила спорт, именно тренировки, но у нее самой не было стремления к победе, к установлению рекордов. Лишь если дашь команду, например, пройти дистанцию за десять секунд, она пройдет с легкостью, но сама улучшать свой результат не станет, если только я не скажу. Такова была ее особенность, я приспособился к ней. Нужно было лишь своевременно давать указания, естественно взвешивая шансы и физическое состояние Кати в конкретный момент, а уж она выполнит на пять баллов.
— Неспортивный характер, — подчеркнул Федор.
— Да, не было воли к победе при совершенных физических данных, — подтвердил тренер.
— Вы пытались стимулировать ее? — спросила я.
— Пытался. Рисовал радужные перспективы. Она могла стать чемпионкой, а я был бы тренером чемпионки, но, увы, у нее отсутствовали честолюбие и амбиции.
— Вам, конечно же, жаль?
— Не то слово, обидно даже, — горестно сказал тренер. — Повторяюсь, я до сих пор жалею, а когда она ушла, чуть не плакал.
— Почему она ушла и когда? — спросила я.
— Сразу после школы. Сказала, что пойдет служить в армию.
— Странный выбор, вы не находите?
— Решение да, странное, но с ее физическими данными ей там самое место. Говорю же, ее можно было в космос отправлять, она бы выдержала любые нагрузки, уникальный организм.
— А психика? — спросил Федор.
— Здесь все сложнее. Катя была замкнутой, неконтактной, сама в себе. За все время нашего знакомства никаких эмоций, ни хохота, ни слез. Поначалу я не обратил внимания, а потом смотрю, другие дети радуются, переживают, злятся, могут плакать от боли или досады. А Катя — никогда и ничего, ни при каких обстоятельствах. Я даже провоцировал ее на эмоции — ничего, как робот. Зато робот исполнительный, поэтому в армии она, наверное, пришлась ко двору.
— Знаете ли вы что-то о ее дедушке?
— Впервые слышу. Я думал, у нее нет родных.
— В интернате сказали, что ее навещал дедушка.
— Мне ничего не известно. Простите, мне пора бежать, у меня тренировка.
— Спасибо, что уделили нам время, — поблагодарила я.
— Пожалуйста, позвоните мне, если нужна будет моя помощь. Судьба Кати мне не безразлична. Передайте ей привет от меня, только думаю, ее это не тронет.
Тренер ушел.
— Мне кажется, нужно записать все факты, которые нам удалось узнать. Возможно, сложится какая-то картина, или возникнут наводящие вопросы, — предложила я Федору.
— Хорошо, приедем домой — и запишем, — согласился он. — А как насчет кино?
— Сегодня столько информации — голова раскалывается.
— Да, информация интересная, нужно ее систематизировать.
В машине мне вновь позвонил дядя Веня.
— Что-то ты пропала, Алиска. Чем сейчас занимаешься?
— Я снова еду в художественный салон пополнить запасы, — соврала я.
— Ты же давеча ездила? — удивился Вениамин Петрович.
— Забыла холст купить, — придумала я ответ.
— Зреет идея картины?
— Вроде нет, но запасы никогда не помешают.
— Смотри, не погрузись в работу, а то неизвестно, когда вернешься оттуда, а тебе собираться в дорогу.
— Да, пока нет симптомов, — прислушалась я к себе.
— Я хоть и люблю «эти» картины, но сейчас не время.
— Знаю.
— Береги себя! Я заеду за тобой утром двадцать первого.
— Хорошо.
Дядя Веня оказался провидцем, он напророчил мне транс. Видимо, сказались переизбыток эмоций и информации за последнюю неделю.
Лишь дома я поняла, насколько устала. Пока Федор загонял машину во двор, я присела в Кокино кресло, поджала ноги: они заледенели и слегка дрожали.
