— Одиннадцать.
— Ты сообщила кому-нибудь?
— Нет. Было стыдно.
— А маме?
— Я говорила. Она ругалась, говорила, что я шалава и подстилка. Страшно ругалась!
— Ты пыталась сопротивляться.
— Да. Но Тишка был очень сильный, я не могла побороть его.
— Что было потом?
— Я сожгла их.
— Они в это время спали?
— Мать спала, Тишка полез к Маше, я позвала его в другую комнату и сломала ему шею.
— У тебя хватило на это сил?
— Я давно тренировалась, никто не знает, какая я сильная. А тогда я очень разозлилась, мне было страшно за Машу.
— Тебе стало легче, когда ты это сделала?
— Да, огонь все уничтожил, как будто ничего и не было.
— Ты вспоминаешь о матери и отчиме?
— Нет. Не хочу помнить. Только сны снятся очень страшные. Тишка все время приходит ко мне и лезет целоваться.
Федор сидел, сцепив руки, на его бледное лицо было страшно смотреть, он сам сейчас был готов убить. Я содрогалась, представляя, что пришлось пережить маленькой Кате, и полностью оправдывала ее.
— Какие у тебя теперь планы?
— Скоро мы уедем в Америку. Меня будут звать Кэт, а Машу — Мэри. Там будет другая жизнь.
— Сейчас я начну считать, запомни, теперь тебе не будут сниться эти сны, ты забудешь, про пожар, все забудешь.
— Хорошо.
— Один, два, три, … — считал доктор. — Умница, проснулась?
— Я спала, — сонно сказала Катя.
— Ничего, — успокоил ее Игорь Самуилович. — Как ты себя чувствуешь?
— Мне хорошо.
— Вот и чудненько!
Доктор выключил кассету.
— То, что мы узнали сейчас, объясняет некоторые ее наклонности, — сказала я, шмыгая носом. — Этот разговор ведь был не единственный? Простите, мне кажется, что от установки забыть о пожаре и одного разговора вряд ли Катя могла кардинально измениться. Хотя я, конечно, не специалист. Но могу проконсультироваться со знакомым психиатром.
— Ну да, одним разговором в ее случае не обошлось, — как-то сник доктор.
— Ладно, профессор, выкладывайте все начистоту, — вмешался Федор, — не знаю, как вы там перепрограммировали Кэт, но очевидно, что программа дала сбой. Теперь нам нужно знать, что способствовало этому.
— Хорошо, я все расскажу. После этого сеанса Кате стало намного легче, но эта установка, как вы сами поняли, не могла работать долго, нужно было регулярно следить за ее наклонностями, за изменениями в психике, корректировать их с учетом возрастных изменений. Для девочки с таким шоковым синдромом и уже сформировавшимся опытом безнаказанного преступления требовалась серьезная психическая коррекция или длительная терапия с применением гипноза, необходимо было купировать в ней зародившуюся тягу к поджогам — пироманию, которые, в ее представлении, могли решить все проблемы. В подростковом возрасте многие сложности воспринимаются почти как трагедия, и Катя вполне могла находить выход из них, поджигая или убивая.
В комнату заглянула Инесса и принесла на подносе две чашки кофе. Только после услышанного ни пить, ни есть не хотелось.
— Мы знаем эту историю из слов Гарднеров, также мы знаем, что вам удалось заставить ее забыть прошлое. Неужели такое возможно? — спросила я профессора, когда горничная вышла.
— О, это было непросто, весьма непросто! Мы разработали целую систему по воздействию на ее подсознание. Нужно было провести несколько сеансов, а потом еще закрепительную терапию. Костик был уверен, что девочка продержится не более двух-трех лет. Но я-то оказался прав! Я навещал ее в детдоме, общался с ней и с помощью «ключа» заложил ей код на длительное время.
— На какое?
— Рассчитать его невозможно. Я лишь был уверен, что это намного больше, чем три года. Я прогнозировал лет десять, не меньше, при хорошем раскладе.
— Что подразумевается под плохим «раскладом»?
— Определенные жизненные ситуации, которые могли вызвать шок или нервное расстройство, тем самым вернуть память и спровоцировать психическую неустойчивость.
— Из-за каких ситуаций это могло произойти?
— Это я не могу предугадать.
— Такая ситуация сложилась, когда Катя побывала в морге… — начала я говорить, но профессор перебил меня:
— Что вы, девушке с такой психикой не нужно посещать подобные заведения!
— Катя служила в армии, — объяснила я.
— О, прекрасно! Значит, она послушала меня! Я решил, что Катя с ее данными могла стать прекрасным солдатом: послушным, исполнительным, выносливым. Она могла сделать хорошую карьеру там.
— Она и сделала! — с раздражением сообщил Федор, — Благодаря незаурядным способностям ее отобрали в спецназ, а там по роду службы приходится видеть трупы.
— Этого я не учел, — задумался профессор. — Значит, после того как она увидела трупы, у нее произошел срыв?
— Да, ее личность сильно изменилась, — сообщила я.
— Какой она стала?
— Сексуально невоздержанной, мстительной, склонной к преследованию.
— Вот как? — еще больше погрузился в размышления Игорь Самуилович.
— Вы сообщили Гарднерам о наклонностях Кати? — отвлекла я его от мыслей.
— Да, я рассказал американцам о состоянии девочки, возможно, перестарался в описании диагноза, так как они испугались. Они очень просили меня, чтобы я «очистил» ее память, как они выразились, избавил от наклонностей, которые в дальнейшем могли бы проявиться и… — доктор замялся, Федор подбодрил его взглядом, — от привязанности к сестре.
«Это ужасно, — подумала я, — избавиться от любви к единственному близкому человеку». Мы с Федором переглянулись, но промолчали.
— И вы смогли выполнить их требования? — спросила я.
— Вы сами могли в этом убедиться, — опять просиял доктор.
— Но как? Это невозможно? — нарочно задела я его самолюбие.
— Почему же, — слегка обиделся он, — я изложил Костику, моему другу, профессору Левину, проблему, мы придумали меры наиэффективнейшего воздействия в короткий срок на подсознание Кати. Скажу вам, не хвастаясь, — уведомил нас довольный доктор, — нам это удалось! Правда, повторяюсь, Костик не верил в длительность этого воздействия. Но видите, я-то оказался прав. Мы сделали из Кати идеального безупречного человека!
— Да, мы уже поняли, — почти прорычал Федор.
Не пойму, этот доктор гений или чудовище. Или гениальное чудовище, для которого важны лишь опыты и открытия, а не моральная сторона. Помог ли он Кате своим вмешательством или навредил? Я спросила об этом доктора без обиняков:
