В сие время наместником царства Польского был князь Горчаков. Чтобы хоть сколько-нибудь успокоить взволновавшихся жителей Варшавы, Горчаков пригласил к себе главных представителей польской национальности и просил их самих об успокоении граждан. Тогда же, между прочим, он позволил им составить и подать адрес императору с изложением в нем своих желаний. Адрес составлен был в самых почтительных выражениях. В нем поляки просили восстановить в царстве Польском национальное правление и даровать некоторые вольности дворянству. Адрес императором был принят, и в ответ на него 26 мая издан был указ, в котором оповещалось, что в непродолжительном времени при варшавском наместничестве будет устроено особое отделение министерства духовных дел и народного образования, а также – польский Государственный совет и выборные окружные и муниципальные советы. Словом, полякам предполагалось дать все то, чего они просили в адресе. Но поляки, как известно, вследствие природного отсутствия в них политического такта и способности сдерживать в границах свои чувства, никогда не умели пользоваться тем, что им давали и спокойно, без увлечений, переходить от одной уступки к другой: они всегда требовали или всего сразу, или ничего. То же самое было и теперь: уступки русского правительства не только не удовлетворили их, но еще более сделали требовательными, и притом, считая это слабостию и боязнию русского правительства пред ними, они возобновили свои волнения еще с большею силою. К концу октября волнения эти охватили все царство Польское, и русское правительство принуждено было всю эту страну объявить на военном положении.
В июне 1862 г. император Александр II назначил наместником царства Польского брата своего Константина Николаевича, а гражданское правление вверил поляку маркизу Велепольскому. Оба они думали миролюбивыми и кроткими мерами успокоить народ; сделано было много новых уступок: так, между прочим, губернаторами губерний царства Польского назначены были по большей части поляки; тогда же великий князь Константин Николаевич и Велепольский объявили, что немедленно приступлено будет к коренным реформам страны согласно желанию поляков. Но все было напрасно: два покушения на жизнь Велепольского выставили нацию в настоящем ее виде: ясно было, что она неисправима и неспособна к выжидательной политике, хотя бы ей грозила гибель.
В половине сентября варшавское дворянство под влиянием графа Замойского представило адрес к наместнику, в котором оно категорически и даже дерзко заявляло, что до тех пор будет действовать против русского правительства, пока оно не соединит с царством Польским все его оторванные области: Литву, Белоруссию, Волынь, Подолье и Малороссию, и не отдаст его для управления самим полякам. Словом, пока русское правительство не восстановит Польши в пределах 1772 г. в качестве независимого государства. «Мы, – говорили дворяне в своем адресе, – любим наше отечество в целом, в границах, указанных ему Богом, утвержденным преданием, свободным и ни от кого не зависимым».
В октябре 1862 г. Константин Николаевич открыл в Варшаве заседание Государственного совета. В речи, произнесенной по сему случаю, великий князь снова уверял поляков, что скоро приступлено будет к радикальным реформам в царстве Польском, только просил польское дворянство быть терпеливым, иметь доверие к правительству и помогать ему, если оно желает добра нации. Но эти заверения и просьбы остались без всяких последствий. «Польской шляхте, – по словам одного немецкого историка, – приятнее было составлять несбыточные планы, тайные сходки и в бесцельной суете сновать из угла в угол, скакать из одного имения в другое, позабывая необходимые работы в доме, не заботясь ни о чем в хозяйстве и не уплачивая ни долгов, ни процентов».
Между тем пламя бунта все более и более разгоралось и наконец, по случаю рекрутского набора, достигло своего апогея. Дело вот в чем: в начале шестидесятых годов в царстве Польском образовался огромный контингент лиц, преимущественно из шляхетского звания, которые решительно ничего не делали и не хотели ничего делать. Большая часть их занималась темными делами и вела себя в высшей степени предосудительно, особенно в последних манифестациях. Чтобы избавиться от этих беспокойных и даже опасных лиц, русское правительство в ноябре сего 1862 г. сделало предписание полицейским властям брать их в солдаты. Полиция, приводя в исполнение это предписание, начала действовать энергично, а сие последнее и было причиною новым и гораздо большим беспорядкам, чем прежде. При этом еще произошло то, что громадное большинство молодых людей вышеозначенной категории, боясь попасться в руки полиции, бросало дома родителей или родственников и бежало в леса, где и составляло шайки и банды, чтобы противодействовать русским властям во всем.
Вслед за этим в Варшаве образовался тайный центральный комитет, который, между прочим, опираясь на лесные банды, стал рассылать польскому народу один за другим свои декреты с тем или другим предписанием. Первым декретом центральный варшавский революционный комитет назначил диктатором некоего Мерославского, вторым объявлял, что все поземельные собственники освобождаются от всех обязательств, кроме добровольных пожертвований делу революции, третьим – строго запрещалось прусским и австрийским польским провинциям принимать участие в восстании, за исключением денежных пожертвований, и четвертым, наконец, назначались городские головы, которых обязаны все слушаться беспрекословно под страхом смертной казни.
Мерославский, принявши диктаторскую должность, начал формировать войско. 19 февраля 1863 г. он напал было на один из русских отрядов, но был разбит наголову; этим роль его и кончилась: он сошел со сцены. После Мерославского центральный комитет назначил другого диктатора, некоего пана Лянгевича, и он продержался в своем звании недолго: преследуемый русскими, бежал на австрийскую границу, где, пойманный властями, заключен в тюрьму. Тогда революционный комитет взял власть в свои руки, но дело от этого нисколько не улучшилось, хотя он и нашел деятельную поддержку в католическом духовенстве, которое с февраля 1863 г. почти явно примкнуло к нему. Архиепископ Филинский 15 марта послал письмо к государю императору, в котором, между прочим, писал: «Возьмите твердою рукою инициативу в польском вопросе и сделайте из Польши независимый народ, связуемый с Россиею только ныне царствующею династиею, это единственный путь для разрешения задачи, из-за которой проливается кровь». Письмо это, как и следовало ожидать, осталось без ответа, да и сам он, впрочем, скоро был арестован и сослан в Ярославль.
Вслед за восстанием в царстве Польском началось восстание и в Литве. 31 марта в городе Вильне образовалось национальное управление, объявившее присоединение Литвы и Белоруссии к царству Польскому. А 9 апреля оно вместе с варшавским центральным комитетом разделило Польшу на 23 округа с своими отдельными частными комитетами, которым предоставлялось право собирать подати, набирать рекрутов и приводить в исполнение приговоры варшавского центрального комитета; в то же время запрещалось платить подати России.
Но, несмотря на все это, русское правительство еще раз попыталось уладить дело мирным путем: 13 апреля оно издало указ, которым обещалось всем прощение, если кто к 1 мая положит оружие и явится с повинною. Но на этот раз центральный революционный комитет издал свой универсал, в котором, между прочим, сказано было: «Мы взялись за меч, так пусть же он и решит наше дело с Москвой». Представляя решение дела своему мечу, возмутившиеся должны были и предвидеть, чем это решение кончится. Организованного войска у них не было, были только нестройные банды, рассыпанные по лесам, уничтожить и рассеять которые русским отрядам не представлялось большой трудности
[402].
