Но выше мы видели, что к той же самой цели, то есть собиранию Руси, стремились и литовские князья. Уже Миндовг, как мы знаем, собрал под свою власть несколько русских удельных княжеств, а Гедимин новыми приобретениями количество это увеличил втрое. Таким образом, оказывается, что по раздроблении Древней Руси на мелкие уделы появились два политических центра на двух противоположных окраинах русской территории: на западной – Литва, а на восточной – Москва, и оба с одинаковыми политическими стремлениями. Поэтому нужно было ожидать столкновения Литвы с Москвою, как неминуемого следствия их стремлений к одной политической цели: собиранию раздробленной Руси. И действительно, в первый раз столкновение это произошло при Гедимине Литовском и Калите Московском – сначала за Псков, а потом за Новгород.
Псков, как мы уже выше говорили, был в зависимости и политической, и духовной от Великого Новгорода, то есть Псков, как обыкновенно говорили в то время, был пригородом Новгорода. Во второй половине XIII в. пригородом этим, как мы видели, 35 лет управлял литовский выходец Довмонт. Этот князь силою своего ума и энергическими действиями поставил его и во внутреннем, и во внешнем отношении довольно высоко, так что Псков с этого времени стал стремиться к отделению от Новгорода.
После смерти Довмонта правителем Пскова признан был сын покойного князя Давид, как прямой наследник его. Но Давид по каким-то соображениям, для нас неизвестным, не занял место отца: он, как только умер отец, удалился в Литву и поступил на службу к тамошнему великому князю Витеню. Более 26 лет Давид прожил в Литве. Он был любимец и Витеня, и Гедимина; последний сделал его гродненским старостою и, как мы говорили выше, выдал за него свою дочь. Но Давид Довмонтович, живя в Литве, не оставлял без внимания и Пскова: зорко следил за его судьбою и в критические минуты всегда являлся с литовскими войсками на защиту родного города и его населения. Так, в Псковской летописи передается: когда в 1322 г. рыцари, несмотря на перемирие, перебили на Чудском озере псковских гостей и прогнали ловцов, промышляющих звериным промыслом на р. Нарве, то мстителем за сей вероломный поступок явился Давид Гродненский: он во главе своей литовской рати и псковского ополчения вторгнулся в Эстонию, опустошил ее до самого Ревеля, захватил на пути все богатства дерптского епископа и возвратился домой с огромною добычею и с 5000 пленных. В следующем году то же самое было: по словам той же Псковской летописи, рыцари 11 мая 1323 г. напали на Псков и осадили его. Против них опять выступил Давид Гродненский: он разбил немецкую армию, сжег построенные рыцарями осадные машины и прогнал крестоносцев за реку Великую.
В последний раз мы видим Давида Довмонтовича в 1324 и 1326 гг. предводителем многочисленных литовско-русских армий против Мазовии и бранденбургской монархии; во время последнего похода гродненский староста был изменнически убит мазовецким рыцарем Андреем, находившимся в отряде, сопровождавшем Давида.
По смерти Давида Довмонтовича Гедимин, как тесть его, по праву наследства, хотел овладеть и уделом своего зятя, то есть Псковом. Псковитяне и сами хотели этого; им давно желалось во что бы то ни стало отделиться от своей митрополии, то есть Великого Новгорода. Но трудно было литовскому князю овладеть наследством покойного зятя, а еще труднее было самому Пскову отделиться от своего патрона, так как на стороне Новгорода был сильный князь Московский Иван Даниилович Калита. Но если нельзя было Гедимину открыто и прямо взять Псков, как бывший удел зятя, и присоединить его к Литовскому государству, то ему хотелось, по крайней мере, подыскать для Пскова такого русского князя, который, будучи недоволен внутри России своим положением, решился бы занять этот город и быть в зависимости от Литвы. Такой князь действительно нашелся, это был Александр Михайлович Тверской. Изгнанный из своего Тверского княжества московским князем, Александр Михайлович бежал в Псков, где и был принят жителями города и сделан князем с согласия Гедимина. Новгород же, видя в этом поступке псковитян желание отделиться от него, жаловался московскому князю и митрополиту Феогносту. Иоанн Даниилович Калита по этому поводу вместе с митрополитом Феогностом и московскою ратью прибыл в Новгород и оттуда хотел идти войною на Псков, но псковитяне заявили (вероятно, по наущению литовской партии, которая там была уже сильна), что будут биться до последней крайности и не выдадут Александра. Иоанн Даниилович, видя такую решимость псковитян, прибег к другому средству: он уговорил митрополита Феогноста наложить проклятие на псковитян, если они не отступятся от тверского князя. Средство это подействовало: сам Александр оставил Псков и удалился к Гедимину, своему покровителю. Но когда московский князь удалился в свою столицу и там должен был заняться другими делами, то Александр Михайлович, по желанию псковитян и при помощи Гедимина, снова занял псковский стол, и на этот раз он утвердился тут окончательно. Московский князь, занятый другими делами, не стал тревожить Александра, пока тот сам в 1337 г. не отправился в Орду, где и сложил голову.
Между тем Гедимин, посадивши на псковский стол своего подручника, еще не мог считать эту область окончательно отделившеюся от Новгорода, так как Псков зависел от Новгорода в духовном отношении, а это едва ли было не важнее в то время зависимости политической; чтобы окончательно укрепить свое влияние в Пскове, Гедимину, очевидно, нужно было отделить Псков от Новгорода и в духовном отношении, то есть назначить в Псков отдельного епископа, и притом такого, который был бы во всем покорен ему. Поэтому он стал хлопотать о назначении в Псков отдельного епископа.
В 1331 г. московский митрополит Феогност по делам церковным прибыл во Владимир-Волынский. Гедимин узнал об этом и решился воспользоваться случаем: псковитяне, по его наущению, прислали сюда монаха Арсения и просили митрополита посвятить его в епископы для Пскова, но митрополит, по настоянию новгородцев, отказал. Таким образом, Гедимин не достиг своей цели относительно Пскова. Но из этой неудачи он понял, что для овладения Псковом нужно сначала поладить с Новгородом и, если возможно, то и Новгород прибрать к своим рукам. С этою целию литовский князь стал вести дипломатические переговоры с Великим Новгородом. Новгородцы действительно поддались: они стали склоняться на сторону Гедимина, тем более что московский князь как раз в это время стал сильно стеснять их денежными поборами. Переговоры Гедимина с новгородцами в конце концов привели к тому, что последние пригласили к себе сына литовского князя Наримунта (в православии Глеба) и дали ему в управление Ладогу, Ореховец, Корельскую землю и половину Копорья. Но этот поступок новгородцев, как и следовало ожидать, чрезвычайно не понравился Калите, да и на литовского князя он теперь взглянул как на опасного соперника в деле собирания Москвою раздробленной Руси. Вследствие этого отношения между Иоанном Калитою и Гедимином обострились; Калита стал готовиться к войне; дело принимало серьезный оборот; но литовский князь уладил его: он знал, что начать борьбу с московским князем было опасно: сам по себе Иоанн Даниилович был очень силен, но главное – за ним была Золотая Орда, где московский князь в это время был в большой чести. Посему Гедимин поспешил вступить в дружеские переговоры с Калитою; Калита рад был этому: не отличаясь воинскими дарованиями и не рассчитывая на верный успех в борьбе, Иоанн Даниилович помирился с Гедимином. Мир этот скреплен был браком старшего сына Калиты с дочерью Гедимина. Так кончилось столкновение (или лучше сказать – соперничество) Литовского государства с Московским. Литовский князь из этого соперничества ничего не получил: сын его Наримунт в 1338 г., когда явились шведы под Новгород, бежал вместе с своим братом Александром (в православии) в Литву. Разве одного только литовский князь достиг в этом соперничестве, что в Великом Новгороде и Пскове со времени вмешательства его во внутренние дела сих городов образовалась партия, сильно тянувшая к Литве и этим наделавшая, как увидим после, много хлопот московским князьям в деле собирания Руси.
