Стилпоезд Коллинса совсем скоро отправится в Илсити. На четвертой платформе много людей. Большая синяя машина издала уже первый гудок, совсем скоро раздастся второй.
На четвертой платформе мы с Клайдом держимся за руки. Прощаться в поцелуях не принято, но тепло его рук и нежная улыбка на губах вызывают во мне приятную трепетную дрожь, с которой не сравнится даже самый страстный поцелуй.
Когда прогремел второй гудок, стилпоезд качнулся. Люди вокруг зашевелились.
— До встречи, — сказал мне Клайд. Мужчина быстро коснулся губами моего виска, как если бы пытался украсть этот поцелуй. У стилпоезда он помогает взгромоздить немолодому джентльмену большую сумку и с легкостью взбирается в вагон сам.
Когда раздался последний гудок, послышался скрежет стальных колес по стилполотну. Огромная машина с шумом поползла из крытого вокзала западного Данфорда к туннелю.
Я не ушла. Я смотрю вслед стилпоезду, и, когда тот скрылся в темноте туннеля, на сердце опустилась тоска. Я уже скучаю по Клайду.
На выходе из вокзала привычно задерживаюсь у газетного ларька. Широкое и доброе лицо по ту сторону прилавка улыбнулось мне. Я ответила той же любезностью.
Я взяла утреннюю газету, которую не смогла пролистать этим утром. Газеты — способ узнать, что происходит в мире. Телевизор я не смотрю.
Я протянула за газету золотую купюру, но вместо того чтобы принять ее, продавец снял с прищепки бульварное издание. Протягивает его мне.
На обложке издания черно-белая фотография меня и Коллинса за столиком в ресторане в минувшую пятницу. На снимке изображен тот миг, когда Клайд взял меня за руку.
— Журнал я тоже возьму…
Глава 9
— Что ты думаешь об Анне Лоуренс, Чак?
Я нахмурилась. Мой взгляд только на мгновение упал на маленькое квадратное радио в приборной панели машины и сразу вернулся к пустой дороге. В долинах Стилдона я разъезжаю уже два часа.
— Я восхищен ею, Гарри, — уверенно сказал Чак.
— Правда?
— Именно, Чак! Она великолепна, — трещит голос из радио. — Лоуренс получает все, что ей нужно, всеми доступными способами. Не нравится фамилия Стоун, — мужчина в радио присвистнул. — Эй, Хэнтон, нужен развод!
— И Хэнтон сделал это.
— И Хэнтон сделал это, — многозначительно повторил Чак. — Ты помнишь, что тогда творилось в прессе?
— Я не читаю прессу, — пошутил Гарри.
— А я читаю прессу. И я помню, как мой день начинался с фотографии Хэнтона и Лоуренс, когда я брал в руки газету по утрам. И так целую неделю! Хэнтон и Лоуренс на первых полосах. Я видел их лица дома. На улице. Везде!
— Только неделя, Чак. Это не страшно.
— А бульварные издания писали о них еще два месяца! — возмущенно заметил Чак. — Так вот, Гарри, наступили дни, когда не пишут о Хэнтоне и Лоуренс…
— Так.
— Проходит день.
— Так.
— Проходит другой.
— Та-ак, — совсем протяжно сказал Гарри. В эфире появилась барабанная дробь.
— Как-то утром я налил себе чашку кофе. Взял в руки утреннюю газету. Переворачиваю первую страницу, и что я вижу! — барабанная дробь прекратилась. Раздался звонкий удар тарелок. — Коллинс и Лоуренс!
Раздался смех Гарри. Громкий.
— И знаешь, что я понял, Гарри?
— Что ты понял, Чак?
— У меня скучная жизнь.
— Дамы и господа, мы слушали остряка Чака Балми, а теперь подошло время слушать вас. Итак, первый звонок. Гретчем Сандорс. Гретчем, вы хорошо слышите нас?
— Да, да! — в радио с треском раздался женский голос.
— Гретчем, вы наверняка знаете, кто такая Анна Лоуренс. Вы должны были услышать о ней хотя бы раз. Итак, Гретчем, вы разделяете мнение нашего гостя. Анна Лоуренс великолепна?
— Анна Лоуренс великолепна в своем распутстве! Я не…
Я выключила радио. Слышать один только шум двигателя много приятнее.
Джон Хэнтон. Анна Лоуренс. Клайд Коллинс. Пресса и шоумены вывернули наши жизни наизнанку.
Я очень зла, оттого что все эти слова оставляют во мне неприятный осадок, отражаются на моем внутреннем равновесии и заполняют мысли.
Надо научиться отбрасывать эти ненужности в сторону. Не думать о них.
Прямо сейчас я так и поступила.
В Стилдоне знойная жара.
Кондиционеров еще не существует. Ветерок из полностью опущенного окна приятно обдувает мне лицо и волосы.
Впереди желтая пустыня. Над головой чистое голубое небо. Редкие зеленые островки на горизонте доказывают, что в этом месте еще есть жизнь.
В маленьком городке из больших разрушенных домов и тонких сараюшек, что зовется Новым Стилдоном, тоже есть жизнь — люди. Впрочем, их тусклые взгляды, унылый вид и образ жизни заставляют крепко задуматься над этим утверждением.
Женщина в балахоне, неумытая и растрепанная, облокотилась о дверной проем. Эта женщина следит за мной не потому, что я чужая и доверия ко мне быть не может, скорее я — что-то необычное, появившееся здесь впервые за много лет.
— Где здесь телефон?! — кричу ей я, а женщина продолжает смотреть на меня потухшими глазами; когда наконец осмыслила вопрос, повернула голову и показала за угол дома.
Рассеянно говорю:
— Спасибо.
Обернулась на шум. Двое малышей уселись у переднего колеса моей машины и хохочут над их же искаженными лицами в отражении круглого блестящего колпака.
Я оставила машину и свернула за угол дома. До телефонной будки пришлось немного пройти.
Вокруг меня разрушенные дома. Под ногами редкий мусор. Впереди я вижу не детей, а подростков. Они с любопытством следят за мной.
В этой части забытого города жизни больше, чем в той его части, где нам с Коллинсом довелось побывать.
Телефонная будка, серая и битая, стоит как памятник покинувшей эти места цивилизации: в будке нет двери, а в вытянутых окошках больше нет стекла. И все равно передо мной подлинное чудо, резко контрастирующее с окружающей действительностью.
В отверстии для монеток торчит леска, ее конец привязан к самой трубке. Тяну за леску, а спустя мгновение в моей ладони оказывается старая ржавая монета.
Забрасываю монету обратно и набираю знакомую комбинацию цифр. Пошли гудки. Ответил администратор гостиницы, а потом звонок направили в апартаменты Хэнтона. Мне повезло. Мужчина поднял трубку.
— Здравствуй, Джон.
— Анна, — бодро поприветствовал он.
— Как Юдеско?
— Сезон дождей, так что влажно. Ты в Стилдоне?
