— Как тебе в голову могло прийти отправиться туда одной? — злится Хэнтон.
Тыльной стороной руки стираю кровь на лице. Джон открыл бардачок и протянул мне кусок темной ткани.
— Звонила мне оттуда же? — вспомнил он мое приглашение приехать в Стилдон.
— Гостиница в тридцати милях, половина пути по бездорожью…
— В неудобствах твое оправдание? — в ярости бросил Джон. — Ты могла погибнуть!
Это не самое плохое, что могло случиться со мной.
— Ты прав во всем, — немного обдумав, виновато говорю я. — Я пренебрегла своей безопасностью.
Возникла долгая тишина.
— Может, для тебя все не так безнадежно, — поразмыслив, уже спокойно высказался Джон. Взглянул на меня. — Что с шеей?
— Болит.
Мужчина нахмурился.
— Сегодня я возвращаюсь в Данфорд. Ты летишь со мной.
— Хорошо, — безропотно согласилась я. Так даже будет удобно, тем более что машины у меня больше нет. — Но прежде мне нужно вернуться на буровую, поговорить с Арчи Томпсоном.
Страх еще долго будоражит потрясенное сознание. Когда думаю о том, что могло бы быть, если бы Хэнтон не выручил меня… Впрочем, лучше совсем не думать об этом.
— Спасибо, Джон, — тихо говорю я. Искоса смотрю на его строгий профиль. — Кажется, я снова у тебя в долгу.
— Еще расплатишься, дорогая.
Я неторопливо увела свой взгляд к окну.
Я в Стилдоне уже шесть дней. Среди развалин и пустоши мои глаза тщетно выискивают то, чего здесь найти невозможно: новые дома, белый забор и вид свежей краски; людей в красивой одежде.
Мне не хватает утренней прохлады и тумана.
Мне вдруг представился Гринпарк, но не таким, какой он есть на самом деле, а таким, каким он мог бы стать. На фоне этого маленького городка мне представился большой черный джип, представились люди в объемных наушниках, с телефонами или плеером в руках… Наваждение охватило только на мгновение, но увидела все это будто наяву.
Виски пронзила острая боль, голова вдруг стала тяжелой.
Устало прикрываю глаза, и где-то в глубинах моего сознания появились тихие звуки красивой музыки. Спокойная и лишь изредка торжественная мелодия ускользает как отголосок прошлого за границу невидимой стены. Эта музыка… мы с ней были так долго разлучены, ведь она не принадлежит этому времени.
С тоской слышу ее чистое звучание как прощальный жест моей прошлой жизни.
Заболела сама душа. Я не согласна!
Я упрямо следую за мелодией в туманных коридорах своего сознания. Я не хочу ее отпускать.
Мелодия становится громче, растекается как кровь по венам, заполняя меня новым смыслом, возвращая к истокам…
В какой-то момент легкость пропала, и постепенно я стала чувствовать тяжесть собственного тела. По ногам пробежал холодок.
Веки приоткрылись. Перед глазами расплывается туман.
Я проснулась в неестественном положении, с запрокинутой назад головой — заныло тело. Устало потерев глаза подушечками пальцев, удивленно понимаю, что четкость зрения не восстанавливается в полной мере.
Меня охватила волнительная дрожь.
— Нет… — сдавленно прохрипела я. Дрожащими пальцами поднимаю с клавиатуры очки.
Дыхание частое. Биение сердца сильное. Мне не с первого раза удается подняться с компьютерного кресла.
Смотрю вокруг обезумевшим от потрясения взглядом.
Квартира моих родителей не претерпела серьезных перемен за время моего отсутствия: все те же старенькие обои, неновая мебель… увешанная семейными фотографиями стена в гостиной. Фотографий стало больше.
На той стороне комнаты есть зеркало. С опаской подхожу к нему и оцениваю собственное отражение: я по-прежнему брюнетка, но с короткими волосами, завитыми в стиле пятидесятых. Стиль в одежде очень женственный. Без сомнений, дело рук Анны.
Возникло радостное чувство, что не пришлось разбивать сердце матери своим исчезновением. С души спал тяжелый груз, а взамен появился новый, тяжелее предыдущего. В сознании поднялся образ Коллинса, а следом резкие черты лица Хэнтона. В следующую секунду пронзительная боль ранила само сердце, а из глаз заструились слезы и стало трудно дышать. Я упала на колени.
— Джон, — задыхаясь в собственных слезах, прохрипела я.
Я вцепилась ногтями в собственные волосы, болью желая унять большую боль.
В голову приходят тысячи мыслей, они сменяют друг друга со скоростью молнии. Я едва поспеваю осознавать и понимать их.
— Это нечестно! — взревела я. Что за злая шутка судьбы?! Я построила целую жизнь и теперь ее бесцеремонно отобрали у меня. Опять!
Я помню, как тосковала по своим очкам и былым привычкам, связанным с ними, а теперь я со злостью смотрю на квадратные изгибы прозрачных линз, и только невероятная сила воли не позволяет мне раздавить их в собственной ладони.
Послышался скрежет, и я мгновенно затихла. Поднявшись с колен, подхожу к двери в тесной прихожей. Узнаю звук поворота ключа в старом замке.
Кажется, я перестала даже дышать, когда распахнулась дверь и на пороге я увидела…
— Мама.
Удивленная, а затем потрясенная мать бросилась ко мне. Тяжелые сумки остались на пороге.
— Что с тобой?! — вскричала она, обхватив мое лицо руками. Стирает слезы с моих щек, тревожно заглядывая мне в глаза.
Она не выглядит женщиной, что долгие месяцы оплакивала свою дочь. Слава богам за это!
Я радостно улыбнулась.
На моих щеках остались только слезы радости. В груди возникли нежность и тепло, когда упала в объятия к этой суетливой и любящей меня больше жизни женщине.
Я устыдилась прежних мыслей и эмоций.
— Мама, — прошептала я, изголодавшись по запаху ее парфюма. Глаза прикрыты. — Моя любимая мама, прости меня.
«Что ты такое говоришь?» — теперь, как далекое эхо, слышу ее голос.
Веки открылись, но перед глазами возникла одна только пустота.
Больше не слышу слов матери.
Я падаю в бездонное черное дно. Слышна только оркестровая музыка.
Я падаю все ниже, минуя целые года, а звуки веселой музыки становятся громче.
— Она зашевелилась, — сквозь темноту слышу низкий женский голос.
Моих ушей по-прежнему касается веселая и живая музыка оркестра «Твини». Я люблю их музыку. Еще я слышу работу двигателей самолета. Я приоткрываю веки. Близняшки перед глазами постепенно становятся одним человеком.
— Мисс Лоуренс, вы слышите меня?
— Я вас знаю, — тихо сказала я и скривилась, почувствовав металлический вкус во рту. — Вы бортпроводница на борту Джона Хэнтона.
