Все та же. Легкая, подвижная, чем-то неуловимо своим бесстрашием напомнившая ему Нову. Да, пока он не напугал ее, не проклял, она лучилась беззаботностью, озорством.
Санара не верил в происходящее. Он вернулся в Тирос многолетней давности, стоял на улице. Здесь он родился и рос, здесь строгал первые игрушки отцовским ножом на крыльце, ходил за молоком к бабке по соседству. Кажется, сейчас скрипнет калитка, и выйдет мать – с повязанной платком головой, в строгой кофте, прямой юбке. У нее были растоптаны туфли…
Мика приближалась.
Живая. Он уже не помнил ее такой, много лет тащил другой образ в памяти – тот, у которого веревки на запястьях и водоросли на ногах.
А у этой полуулыбка на лице, ветреная челка, темные шальные брови и искорки в ореховых глазах. Тяжелые материнские бусы на шее и совершенно не идущие ей чужие духи. Белый сарафан в облипку от ветра на стройных ногах…
– Привет, – поздоровался он первым, не зная, о чем будет говорить. Знал другое – диалог уже никогда не пойдет в прежнем ключе. Аид изменился давно и сильно, много понял, пересмотрел.
– Привет! – Мика замедлила шаг, затем вовсе остановилась, будто он мешал ей пройти. Смотрела на него пока еще без страха, с умеренным любопытством. – Ты чего?
– Ты красивая, – ответил он просто, – всегда мне нравилась.
Девчонки – они всегда девчонки. Теперь на него смотрели снисходительно; у Мики рдели щеки, ей было приятно. Пусть это сказал затворник, которого она никогда не замечала, но парень-то он, в общем, симпатичный. Жаль, что нелюдимый.
– Извини, – отозвалась легко, без угрызений совести, – но я иду к другому.
– Я знаю, что мы не будем парой, – слова давались Санаре легко, без прежнего напряжения. Теперь он вообще не понимал, для чего бушевал когда-то, ведь иногда расходиться в стороны – это естественно и нормально. Для чего раньше нужно было нагнетать? Не умел иначе, не мог. И не ему теперь самого себя судить. – Желаю тебе счастья.
«С ним. Или с кем-то еще».
Ему было легко, хорошо. Она живая, это главное. А с кем? Он не любил ее даже тогда, понял уже давно. Счастья теперь пожелал искренне, от души. Мика заметила. Что-то шевельнулось в ее глазах – теплота и интерес, – но Аид уже сделал шаг в сторону, позволяя ей пройти.
Он вновь смотрел на дом, в котором не был так давно. Как там мать?
Зачем мысленно упрекал ее когда-то за желание накормить сына и мужа сытно? Она старалась, как умела, если шла наперекор собственной совести, то для них, для родных. А батя… Теперь Санара знал наверняка, что, если кто-то способен помочь тебе справиться с внутренней пустотой, любовью или ее подобием, нужно бежать к нему на всех парах. Отец хотел немного тепла, которое недополучал от женщины, женившись «из-за обстоятельств».
Они просто люди, понимал теперь Аид, они жили, как умели, как могли. Не ему их судить. Да и вообще никого…
Мика, оказывается, ушла.
Он стоял на опустевшей дороге; Тирос кутался в персиковую вуаль. Пахло полынью, куриными удобрениями и пирогами из чьего-то окна.
Как здесь хорошо, он забыл…
А очнулся уже в собственной спальне; за окном темно.
Десять вечера; дребезг в его голове усилился. Санаре казалось – он теряет время. Не успевает отыскать ответ на некий сложный вопрос, а Нова, которую он чувствовал – да, не Руну, именно Нову, – все дальше и дальше от него. Что завтра будет уже поздно.
«Поздно что?»
Терзался, не понимал, чего от него пытается добиться собственный разум, до боли сжимал челюсти.
Сейчас он был силен как никогда и слаб. Должен был что-то сделать, но не понимал что. Нечто невидимое изнутри толкало его завершить незавершенное, но он все сделал. Рассказал Королю про Аэлу, изменил прошлое – Мика будет жить (уже живет!), ее семья не переболеет неизвестной болезнью, не пострадает от степного волка Дорик, будь он неладен…
Единственная, кому он не смог вернуть украденную жизнь, – Леа…
Аид вдруг опустился на стул, практически рухнул на него.
И вдруг понял, что именно должен сделать.
«Хотя бы попробовать…»
Он должен запустить Куб еще раз.
Да, это почти невозможно, последнюю попытку он использовал три года назад, времени прошло слишком мало. Силы на заклятие Шанса копятся иногда не один десяток лет. Рано…
Но должен. Не для себя… Врет! Для себя!
И для нее.
Сейчас, когда тьма служит не против него, а ему, резерв увеличен до максимума – Санара практически не дышал, думая об этом. Ее нет рядом, но Кубу плевать на расстояния, он вплетется в ткань любой реальности.
«Пусть Леа снова выберет свою судьбу. Еще раз. Один раз».
Он будет об этом просить, умолять или приказывать – ему все равно.
Аид вдруг поднялся со стула – неожиданно сильный, бесстрашный и собранный. Зашагал в каминный зал. Там удобнее.
(Two Steps From Hell – Victory)
Еще никогда, ни в одно заклинание Санара не вкладывал себя всего. Отбросил сомнения, встал четко по центру зала, втянул воздух.
И принялся чертить знак призыва Судьбы. Ткать очертания граней, выплетать на них символы. В этот момент Аид светился весь – не только взглядом, но даже темным плащом. С задранными кверху руками он смотрелся не то Древним Богом, не то погруженным и ритуал шаманом. И хорошо, что отсутствуют слуги – его вид поверг бы их сейчас в шок.
Светился каминный зал, светился капюшон и амулет на груди; полыхали ладони. Но ярче солнца, наливаясь силой, вращался с бешеной скоростью висящий в воздухе огромный Куб. Напитывался словами призыва, чужой силой, вбирал в себя задачу. И через минуту набрал столько, что Санара почувствовал – сработает.
– Леа-а-а-а-а… – отправил пронзительный неслышный крик сквозь пространство. – Выбери… еще раз…
«В последний раз».
И все это время, выдохшийся, наблюдал, как устремляется куда-то ввысь свитый из огня многогранник. Больше заклятие такой сложности, наверное, ему не поддастся – не хватит и жизни, чтобы на него накопить.
Плевать.
Куб улетал. Он отыщет того, кому дать Шанс.
– Выбери, – шептал Санара. – Выбери свою счастливую судьбу еще раз.
Зал мерк неспешно; долго плавали в воздухе золотые огоньки. Теперь сил ему не хватит даже на то, чтобы просканировать чужой колодец. Месяц отпуска. Собственно, отгулов достаточно…
Аиду было все равно. Сам того не замечая, он взялся за брошь плаща у горла, расстегнул булавку, убрал руку.
И мантия упала к его ногам.
Выходя из зала, он оставил ее валяющейся на полу.
* * *
Нова.
