– Сейчас направо и дальше прямо до конца улицы.
– Этот Чага кто по жизни?
– Обычный бык. Дерзкий, тупой, боксом раньше занимался… Давно.
– Да, может оборотку дать… – скривился Лихой. – Зачем тебе вообще с ним разговаривать? Вальнём сразу, и дело с концом!
– Нет! Он должен знать за что!
– Понты киношные, – проворчал Лихой. – Как этот твой маскарад…
– Тормози, вон уже его дом.
Гаврош остался сидеть в машине, а Лихой пошёл к покосившейся дощатой избушке. Но вскоре вернулся.
– Нет там никого! Может, он уже здесь не живёт?
– Не знаю. Поехали прокатимся! Райцентр не Тиходонск, найдем. Знаю я их клубы по интересам… А интереса у Чаги всего два: водка да пиво. А потом третий появляется: бабы и драки. Эти любили в «Перекрестке» тусоваться, там вся шваль собирается…
Они покрутились по улицам, подъехали к пивной, ресторану «Восход», шашлычной. Минут через тридцать за столиком летнего бара «Перекрёсток» увидели издали Чагу. Он потолстел, обрюзг и то ли отпустил бороду, то ли давно не брился.
– Я же говорил, интересы у них не меняются! – презрительно усмехнулся Гаврош. – Иди, закорешись с ним на блатной теме!
Лихой проехал немного дальше, развернулся и остановился. Теперь Гаврош хорошо видел стол, за которым сидел Чага с двумя подвыпившими щуплыми парнями, явно моложе его.
– Да, ясно, на что такая рыба клюет. Садись тогда за руль и жди, – напарник вышел и развинченной походкой, засунув ладони в задние карманы джинсов, направился к бару.
Чага говорил на повышенных тонах, молодые собутыльники почтительно слушали. На столе перед ними стояли три пустых бокала из-под пива, рядом – горка шелухи от семечек, а у ножки стола – пустая бутылка из-под водки.
– Ты знаешь, как мы всех держали? – Чага сжимал кулак с такой силой, что даже скрипел зубами. – Вот так мы всех держали! А вы? Вы что можете, шибздики? Вас никто не знает даже!
Лихой купил бутылку водки, четыре разогретых в микроволновке сосиски на тарелке и подошёл к столику.
– Привет, Чага! Я подсяду?
Все трое уставились на него пьяными взглядами. Лихой поставил бутылку на стол.
– Не привык бухать в одно рыло!
– О, видели?! – повеселел Чага. – Меня все помнят и уважают! А вас кто? Кто вас угостит?
– Нас тоже знают! – попытался возразить один из «шибздиков».
– Ты их знаешь? – обратился Чага к Лихому.
– Нет.
– О! Не знает! Так что дёргайте отсюда, раз у вас больше ничего нет! Я не собираюсь вас поить!
«Шибздики» молча вышли из-за стола и поплелись к выходу. Лихой сел напротив.
– Маня! – крикнул Чага барменше. – Пару чистых стаканов, мы гулять будем!
Через минуту стаканы были на столе, и Лихой наполнил их водкой. Чага тут же, не дожидаясь, выпил и засунул сосиску целиком в рот.
– Слушай, а ты кто вообще? – спросил он, жуя.
– Лихой я. Из Тиходонска. Мы с Никитосом когда-то вместе зону топтали, потом я к нему в Яблоневку приезжал. Да мы и знакомились у него, только ты пьяный был…
– Даа, бывает… Тебя не помню, правда… А Никитоса грохнули!
– Слыхал. Давай за настоящих пацанов, за фарт, за жизнь ворам!
– Давай!
Гаврош не слышал, о чём они говорили, но видел, что дружба завязывается и скоро начнутся пьяные обьятия и слюнявые клятвы. Прошло минут сорок, бутылка почти опустела.
– Тиходонск, – повторил Чага, будто пробуя слово на вкус. И вкус ему явно нравился. – Было дело раз в «Раке»… Как там, кстати, не прикрыли его? И пиво такое же вкусное?
– А поехали проверим! – предложил Лихой.
– Куда? Аж в Тиходонск? В «Рак»?
– А че? За час доедем, сядем у Дона, поговорим о деле. Есть одно на примете, кенты нужны…
Чага кивал. Предложение ему явно нравилось.
– А на чём поедем?
– Я на тачке, водила ждет. Бабло есть, я угощаю!
– А назад как?
– А чё, ты спешишь на работу устроиться? Погуляем нормально, когда надоест – поедешь…
– Ну а чё?! Если башляешь… Поехали!
Они вышли на улицу, Лихой махнул рукой, и «девятка» тут же подкатила и остановилась рядом с ними.
– Гля, у тебя и правда водила! Да ты крутой!
– Садись уже! – Лихой открыл заднюю дверь и затолкал еле стоящего на ногах собутыльника в салон. Как только тронулись, Чага задремал. Выехав из райцентра, Гаврош свернул на полевую дорогу, проехал немного вдоль поля и остановился.
– Чё, уже приехали? – открыл глаза Чага.
Гаврош вышел из машины и снял парик и усы. В этот раз они оказались лишними.
– Чё стали? – озирался по сторонам Чага. – На перессык, что ли?
– Да, – сказал Лихой. – Выходи! А то напрудишь в салоне.
– Да неее, – заулыбался пассажир, тяжело выбираясь наружу. – О, хорошо, ветер, свежачок…
– Здорово, Чага! – окликнул Гаврош, дрожа от ненависти. Лихой зашел со спины, приготовив нож.
– Ты кто?! Откуда меня знаешь?! – угрожающе спросил Чага. В следующую минуту он узнал старого знакомого и мигом протрезвел.
– Гаврош?! Я так и знал, что это ты Никитоса… А теперь за мной?! Так я ни при чем! Это же Худой все!
Гаврош достал кусок тонкого крепкого шнура с узлами на концах.
– Каждый баран висит за свою ногу! – тихо, с трудом сдерживаясь, произнес он. – Никитос ответил, наступил твой черед… И Худой ответит!
Чага упал на колени.
– Не надо, не надо! – горячечно заговорил он. – Хочешь, я Худого подманю, как выйдет? Могу сам его завалить, у меня крысомор есть…
Удавка перехлестнула толстую шею. Чага интуитивно схватился обеими руками за перекрещенный на горле шнур, попытался вырваться…
– Спасибо, обойдусь! – затягивая петлю и внимательно вглядываясь в мутнеющие глаза, сказал Гаврош.
Тело убирать не стали – так и оставили на обочине проселка, возле убранного картофельного поля, над которым кружилась стая ворон в поисках какой-нибудь еды. В тот день их ждал настоящий пир…
А через месяц Арсений между делом сообщил, что Худого зарезали в зоне за неотданный карточный долг.
– Он ведь фуфлыжником был, – презрительно пояснил «законник». – Но косил под «черную масть», и многие косяки у него прокатывали. Я даже специально никаких команд не давал – сказал: делайте по «закону»… Так что, на этот раз у него не прокатило…
– Я у тебя в обязаловке! – Гаврош от души пожал вору руку.
А вечером достал свой чёрный потёртый блокнот и рядом с перечеркнутым погонялом Чаги зачеркнул и кличку Худого. Больше живых в этом списке не было: ни людей, ни свиней. Черный блокнот он бросил в костер, подождал, пока он сгорит, и растолок пепел.
