В одном письме к коллеге Фрейд ясно говорит о том, что, по его убеждению, его теории отвергают именно из-за антисемитизма: «Склонен подозревать, что швейцарский антисемитизм, который щадит меня, делает вас своей мишенью и еще яростнее на вас нападает. Но думаю, что мы, евреи, если хотим устоять, должны приобрести долю мазохизма, готовность невинно страдать. Иначе ничего не получится. Будем помнить: звали бы меня Оберхубер, тогда новшества мои вызвали бы куда меньшее сопротивление, – и успокоимся на этом»
[425].
Уже в 1912 году Фрейд прекрасно понимал, что сталкивается с трудностями, когда хочет убедить других в том, что психоанализ не следует считать еврейской наукой: «На данный момент самой серьезной проблемой стало то, что семиты и арийцы (или антисемиты), которых я пытался слить в единое целое на почве служения психоанализу, все время отделяются друг от друга, словно масло и вода»
[426].
Немецкие врачи и другие ученые мужи отвергали учение Фрейда и потешались над ним, и это было для него источником горького разочарования. Хотя он отважно преодолевал отчаяние и продолжал работу – это входило в программу «противостояния», – он страдал из-за отвержения до самой смерти. Так, почти в восемьдесят он писал: «Но для той степени высокомерия и бессовестного пренебрежения логикой, для грубости и безвкусицы нападок извинения нет»
[427].
В статье «Анализ фобии пятилетнего мальчика» Фрейд дает психоаналитическое истолкование антисемитизму: «Комплекс кастрации – глубинный бессознательный корень антисемитизма, ибо еще в детской мальчики часто слышат, что у евреев от пениса что-то отрезают (кусочек пениса, как они думают), и это дает им право презирать евреев»
[428].
В последние годы жизни в работе «Моисей и монотеизм» он дает этому дополнительное объяснение, отмечая, что у «феномена, который так сильно проявляется и так устойчив», должна быть не одна причина. Он пытается их анализировать. Евреи, говорит он, «это меньшинства, живущие среди других народов», тогда как «коллективное бессознательное требует враждебно относиться к какому-либо меньшинству, а малочисленность такого исключенного меньшинства усугубляет его угнетенное положение»
[429].
Есть и другая причина: «Они [евреи] преодолевают любой гнет, самые яростные гонения не привели к их истреблению, даже наоборот, они занимают сильные позиции в коммерческой сфере, а когда это им позволяют, вносят ценные вклады в любую форму культурной деятельности».
В итоге он останавливается на трех «глубинных мотивах» антисемитизма: во-первых, люди завидуют евреям как избранному народу. «Осмелюсь утверждать, что ревнивое отношение к народу, провозгласившему себя первенцем и любимым сыном Бога Отца, еще не преодолено другими народами: как если бы те думали, что этот народ действительно избран». Во-вторых, это уже упоминавшийся страх кастрации: «Среди обычаев, которые выделяют евреев, именно обрезание вызывает самые неприятные впечатления, и это, несомненно, объясняется тем, что он пробуждает ужас кастрации».
В-третьих, утверждает Фрейд, поскольку христианство, рожденное в недрах иудаизма, людям часто навязывали против их воли, антисемитизм, на самом деле, есть враждебное отношение к христианству, только перемещенное на евреев. «Не следует забывать, что все эти народы, которые сегодня особенно сильно ненавидят евреев, стали христианами сравнительно недавно по меркам истории, причем нередко их заставляли креститься под страхом смерти. Они не преодолели ненависти к новой навязанной им религии, но переместили ее на тот источник, из которого вышло христианство». Фрейд напоминает читателям: «Евангельские события разворачиваются в еврейском окружении, и фактически там участвуют только евреи, а потому эту ненависть легко было переместить». И заключает: «На дне их ненависти к евреям лежит ненависть к христианам». Этот тезис, по его мнению, доказывает тот факт, что нацисты плохо относились и к евреям, и к христианам
[430].
О ненависти со стороны нацистов Фрейд знал не понаслышке. 23 июня 1980 года я посетил клинику Анны Фрейд в Лондоне и там мог поговорить с Паулой Фихтель, которая прислуживала в семье Фрейда более полувека. Она рассказала, как страшно было жить в Вене в дни нацистской оккупации. Однажды к ним в дом пришли эсэсовцы и увезли дочь Фрейда на допрос. Прежде чем та ушла, рассказывала служанка, отец дал дочери таблетки с цианистым калием, смертельным ядом, на случай, если ту будут пытать.
Но Фрейд видел антисемитизм не только со стороны немцев и австрийцев. В одном письме, написанном после переезда в Англию, когда ему было уже за восемьдесят, он писал об англичанах: «По сути, все здесь антисемиты. Они везде. Часто это антисемитизм латентный, тайный, но он есть. Конечно, есть и исключения. Но в целом массы проникнуты антисемитизмом, как и повсюду»
[431].
«Не думаете ли вы, что вам в вашем специальном выпуске [посвященном антисемитизму] надо оставить место для высказываний неевреев, которые не столь эмоционально относятся к этому предмету, как я?» – спрашивал в письме Фрейд у редактора британского журнала «Тайм-энд-тайд» всего за десять месяцев до своей смерти (журнал цитировал Фрейда). Фрейд был убежден, что неевреи должны знать и открыто говорить о том явлении, которое редактор описывал как «явный рост антисемитизма в стране».
В том письме Фрейд говорит о своих страданиях: «Я переехал в Вену в четыре года из маленького городка в Моравии. И вот в каком положении я оказался через 78 лет, проведенных здесь в усердных трудах: мне пришлось покинуть дом, основанное мною научное общество разогнано, наши организации упразднены, наше издательство захвачено, опубликованные мною книги изъяты или уничтожены, моим детям отказывают в праве заниматься избранным делом»
[432].
* * *
Разумеется, не только антисемитизм был источником страданий Фрейда. Его мучали приступы депрессии, фобии – особенно страх смерти – и психосоматические симптомы. А на протяжении последних шестнадцати лет жизни Фрейд страдал раком нёба, причинявшим сильнейшую боль.
