6. Доктор Чен: «Для этого требуется возможность быстро и экономично секвенировать весь геном и пациента, и его раковой опухоли, компьютер, достаточно мощный, чтобы провести биоинформатическую обработку данных и определить лучшую антигенную цель, которая даст сильную реакцию в опухоли, при этом не вызвав сильной реакции против организма пациента, а затем на основе этого создать индивидуальную вакцину. Сейчас мы можем сделать все это».
7. Доктор Джеффри С. Вебер, доктор медицины, онколог, специализирующийся на меланоме и иммунотерапии, сейчас работает в Медицинском центре Нью-Йоркского университета имени Лэнгона.
8. Такая близкая работа с пациентом вроде Брэда – одна из причин, по которой Дэн Чен был так доволен жизнью в Стэнфорде. У него была лаборатория и онкологическая практика. У него не было особенного желания бросить все это ради так называемой индустрии – работы в компании, а не в университетском исследовательском учреждении. Общение с пациентами воодушевляло его, а академическая обстановка была тем, к чему он всегда стремился. Ему больше всего хотелось того же, что и его пациентам: найти ответы. Надежду. Новые решения. И в то время, когда он так думал, в 2006 году, ему предложили присоединиться к команде ученых в местной биотехнологической фирме.
В первый момент он хотел просто проигнорировать предложение. В университетских исследованиях были свои достоинства, и он беспокоился, что если уйдет из университета в коммерческую компанию, будет выглядеть как обычный наемник. Кроме того, он прилежно трудился и сделал хорошую научную карьеру. У него была талантливая молодая команда в лаборатории, он был доволен исследованиями и часто публиковался в журналах. Он поднимался по лестнице. Университетская обстановка давала стабильность, к которой всегда стремились его родители-ученые и которой всегда хотели и для Дэна. Так что он не хотел все это бросать и уж тем более не желал оставлять пациентов, с многими из которых работал не один год. Но когда ему позвонили, он решил, что не лишним будет все-таки выслушать, что от него хотят, и, может быть, сходить на встречу.
9. От: Дэниэл Чен
Тема: Меланома
Дата: четверг, 18 февраля 2010, 17:30
Привет, Брэд!
Я получил твое сообщение, и я, конечно же, разочарован так же сильно, как и ты. Но я рад слышать, что рецидив случился на том же месте, на котором его видели в последний раз.
– Тебе когда-нибудь делали радиотерапию на этом месте?
– Ты делал анализ опухоли на мутацию V600E bRAF?
– Ты связался с Доном Мортоном по поводу хирургического удаления?
– Ты готов попробовать лечение ИЛ-2 вместо клинических испытаний?
10. Leslie A. Pray, «Gleevec: The Breakthrough in Cancer Treatment», Nature Education, 2008, 1:37.
11. Так называемой «Филадельфийской хромосомой», или BCR-ABL; это соединение двух переставленных генов, как выяснилось, присутствует у 95 процентов пациентов со специфической формой рака белых кровяных телец, хроническим миелолейкозом (ХМЛ). Работа, которая началась еще в шестидесятых, стала первой, где впервые обнаружили связь между генетическим заболеванием и повышенной вероятностью заболеть раком. Лекарство до сих пор преображает жизни этих пациентов.
12. – Я бы не сказал, что Айра сильно это скрывал, но в открытую тоже не говорил, – вспоминает Чен. – Онкологи-иммунотерапевты были особенным небольшим меньшинством. Основная часть биологов-онкологов считала эту особенную маленькую группу… не такой, как все. В плохом смысле слова.
– Страстной, – как выражается Дэн, – но, может быть, слишком страстной.
Все остальные говорят проще: «сумасшедшей». Считалось, что эта группа, для которой вера сильнее научной объективности; они не видят, потому что вера застила им глаза. Сказать, что вы верите в перспективы иммунотерапии рака, на собрании фармацевтической компании, – отличный способ добиться того, чтобы от ваших идей отмахнулись.
– Они думали, что все это лажа, – говорит Дэн. – Мне кажется, многие онкологические биологи понимали, что это перспективное направление. Но вместе с тем они считали, что для этого просто нет биологического основания, они в него не верили. Это не было «будущим». Особенно после того, как обнаружили онкоген для меланомы, и будущим стала таргетированная терапия.
В зале разгорелся спор между онкологическими биологами и онкологами-иммунотерапевтами. А посередине оказался Шеллер. Биологи очень радовались, что удалось идентифицировать онкоген, провоцирующий мутацию, которая превращает клетку в меланому. Если бы тогда предложили решить вопрос простым большинством голосов, то, скорее всего, 50–80 процентов присутствующих проголосовали бы за разработку лекарства, которое предотвращает транскрипцию онкогена в меланоме.
13. Стейнман умер от рака в сентябре 2011, всего за день до того, как комитет тайно уведомил лауреатов.
14. Айра Меллман вспоминал, что они много спорили, но убедить так никого и не удавалось.
– Проблема с иммунотерапией была в том, что она в последние сто лет только давала обещания, понимаете? А прорыв всегда ждал «где-то через двадцать лет», – говорит Меллман. – Идея, что можно как-то мобилизовать иммунную систему пациента для борьбы с раком, высказывалась, пожалуй, в течение всего столетия. Но когда ее только высказали… одновременно с этим появились операции и радиотерапия, так что ее, можно сказать, отпихнули в угол, отчасти – потому, что об иммунной системе тогда толком ничего не было известно, отчасти – потому, что с научной точки зрения работы были полным отстоем. И этот мотив держался десятилетиями!
У онкологических биологов был онкоген, который они могли показать. У онкологов-иммунологов были интересные новые статьи на основе исследований иммунотерапии рака и необычные новые данные. Данные были эмпирическими, но вот что они означали, сильно зависело от интерпретации и предвзятости, – продолжает Меллман. – С фактами спорить нельзя, а вот с интерпретацией можно.
Но на каждое исследование, в котором утверждалась некая истина о том, как заставить иммунную систему распознавать рак, всегда приходилось другое, с виду – такое же достоверное, в котором говорилось обратное. Клеточные биологи ссылались на это исследование, иммунологи – на другое. Не было нехватки данных, цифр, исследований или мышиных моделей – все все видели. А с мышиными моделями были определенные проблемы.
– Начнем с того, что они редко имеют предсказательную силу для людей, – объясняет Меллман. – Испытания на мышах всегда были плохими.
Может быть, работало от силы каждое пятое. Но вот то, которое работало, работало просто замечательно. Но в конечном итоге у тех, кто относился к иммунотерапии рака с цинизмом, был неубиваемый козырь, который в изложении Меллмана звучал как «Вы даже не знаете, как это работает». И, что хуже всего, они были правы. Он добавляет:
– Лежащие в основе механизмы, биология… если вы этого не понимаете, как вы можете говорить, что по-настоящему понимаете эти новые открытия?
