Он повернулся к ней, пытаясь взглянуть ей в глаза, но она пока прятала взгляд.
– За моё вчерашнее поведение, за высокомерие, за гордыню.
– Ах, ты об этом… Считай, что этого не было.
Он замялся. Когда она начала говорить, то выбила Андрея из того сосредоточенного на себе состояния, в котором он пребывал, и теперь он вновь начал задумываться о том, что же всё-таки происходит.
– О чём ты хотела поговорить? Надеюсь, не о вчерашнем? – осторожно начал он, стараясь придать голосу как можно больше сухости, но при этом не обидеть девушку.
Аня несколько раз шмыгнула носом, достала из кармана куртки платок и в очередной раз вытерла лицо.
– К сожалению нет.
Андрей не торопил её. Он терпеливо ждал, глядя на неё, ожидая, что она посмотрит ему в глаза.
– На самом деле это длинный разговор, – начала Аня. – Начну вот с чего. Скажи, почему ты так отнёсся ко мне вчера?
– Как? О чём именно ты говоришь?
– Когда мы расстались в Ольховке – мы были друзьями. Но вчера в вертолёте и потом на улице я чувствовала холодность и отстранённость – ты избегал меня, не хотел даже разговаривать. Почему?
Это был неприятный вопрос. Ещё более неприятным был ответ на него. Андрею не хотелось его озвучивать.
– Почему ты спрашиваешь?
Аня помолчала немного. Ей трудно было ответить однозначно. И трудно было сказать правду, но она должна была это сделать.
– Слишком много всего произошло со мной за последнее время. Я потеряла друзей, всё своё окружение… Друзья погибли из-за меня, – слезы снова стали наворачиваться, но она старалась дать им решительный бой. – Меня унижали… Я прошла через ад.
– Унижали? Тебя? – удивился Андрей и попытался перевести это в шутку. – И эти люди ещё живы?
– Более чем.
Андрей, глядя на Аню, изогнул одну бровь.
– Не верю, что твой отец кому-то позволит тебя унижать.
– Себе может позволить.
Это ещё что означает? С каждым её новым словом Андрей всё больше запутывался.
– Увидев тебя, я обрадовалась, потому что впервые за долгое время увидела дружеское лицо. По крайней мере, поначалу я думала, что могу называть тебя другом, но потом по твоему поведению увидела, что что-то не так.
Она, наконец, подняла лицо и взглянула в глаза Андрею.
– Так что не так? Скажи?
Андрей замялся, не зная, что говорить. Он не горел желанием раскрывать ей свои истинные мысли – девушка могла бы принять это за оскорбление.
– Тебе не понравится мой ответ.
– Если ты думаешь, что можешь сделать мне больно, то ошибаешься – невозможно ударить ножом в сердце, на месте которого огромная дыра. Я и так уничтожена – ничто уже не сможет сделать мне хуже.
– Звучит довольно мрачно…
– Не увиливай, пожалуйста. Так что не так? Ты можешь ответить или нет?
Её настойчивость заслуживала ответа. Андрей замешкался, поднялся с ящика и принялся медленно ходить возле Ани. Она пристально следила за ним, ожидая увидеть его взгляд, когда он заговорит, но ему не хватило духу посмотреть ей в глаза.
– Понимаешь, мне нужен честный ответ на один вопрос… Но беда в том, что я не верю тебе, поэтому даже если ты ответишь честно – я всё равно буду сомневаться.
– Хмм… Неприятно это слышать… Но ничего. А что до твоих слов – я буду честной. Обещаю.
– Прости, но проблема в том, что я всё равно не поверю.
Аня немного смутилась.
– Ну, для начала хотя бы задай вопрос.
Теперь Андрей всё-таки взглянул ей в глаза. Он долго смотрел в них, надеясь увидеть непонятно что.
– В Ольховке – ты шпионила за мной?
– Что? – глаза Ани расширились. – Конечно же нет! Как ты мог такое подумать?
Андрей позволил себе кривую ухмылочку.
– Господи, Андрей, ты можешь мне не верить, но хотя бы объясни, что привело тебя к такой мысли?
Романов, не убирая своей паскудной ухмылочки, задумался. В принципе – какая разница узнает Владов о его подозрениях или нет? Разве это уже имеет хоть какое-то значение? Ильченко больше нет и вся та история давно в прошлом, так что можно открыть карты.
– Есть мнение, что ты специально тесно общалась со мной, чтобы выведывать у меня информацию о наших планах. Что втиралась в доверие и приходила ко мне только с этой целью.
Аня, вскинув брови, чуть заметно отрицательно покачала головой. Пока что молча. Ей было обидно это слышать. Обидно и… больно… Она думала, что подобные вещи больше не могут ранить её, но ошиблась. Или всё дело в том, что это говорил именно Андрей?
Романов продолжал.
– Есть мнение, что тебя подослал твой отец. И в последний вечер перед нашим отъездом… Признайся честно – он хотел выяснить, что я узнал о «Рассвете», да?
Ужас, проскользнувший в глазах Ани, стал для Андрея ответом. На его лице появилось выражение плохо скрываемого торжества. Но он ошибался.
– Ответь, ведь уже нет никакого смысла отпираться. Просто признайся…
– Замолчи.
Она завертела головой, пытаясь понять, кто из снующих неподалеку людей может быть соглядатаем, приставленным к ней.
– Значит, я всё-таки прав…
– Ничего ты не прав. И ты даже не понимаешь… Не произноси больше слова… а лучше вообще ничего не говори, – она перешла на шепот. – Нам нужно уйти отсюда. Куда-то, где никто не сможет нас подслушать. И там я расскажу тебе всё. Тогда ты поймёшь насколько ошибаешься.
Нахмурившись, Андрей некоторое время с сомнением смотрел на неё, но обдумав ситуацию, решил согласиться.
Они долго бродили возле вокзала, подыскивая подходящее место, и в итоге отошли от него достаточно далеко. На возвышенности стоял памятник Ворошилову, возле него было пару давно разрушенных временем скамеек, на одной из которых ещё можно было кое-как сидеть. Рядом не было ничего, что позволило бы спрятаться и подслушать их разговор. Даже если наблюдатель и ухитрился бы устроиться где-то неподалёку, то хотя бы не мог ничего слышать, не приблизившись и не выдав себя.
Там Аня, сидя на неудобной скамейке и сдерживая рвущиеся наружу слёзы, рассказала Андрею всё: как он посеял в ней интерес к «Рассвету», как она начала копать, как подрядила под это дело Ткаченко, как он сомневался в успехе мероприятия и пытался её отговорить, а она, дура набитая, угрожала ему самым подлым и низким способом, на который только была способна, и заставила сделать то, чего делать было ну никак нельзя. А далее, уже совсем не имея сил сдерживать то и дело текущие по лицу слёзы, Аня рассказала ему, как на её глазах арестовывали её лучших друзей.
Она заново пережила весь тот кошмар, и когда сил рассказывать совсем не оставалось, она просто тихо заплакала, давая выход эмоциям. В этот момент Андрей, до этого в тягостном молчании, словно часовой, ходивший рядом, присел, обнял её и прижал к себе. Трепет от её близости перемешивался с сочувствием к ней и с подавленностью, которая накатила на него от понимания тех разрушительных событий, что произошли с Аней и, вероятно, могут произойти и с ним тоже.
