– Наказания у нас жестокие, но они применимы только в случае доказательства вины, – продолжал Владов. – На этом строится дисциплина в Торговой гильдии. И даже если то, что ты сказала, правда, то раз ты сама его спровоцировала и при этом у тебя нет доказательств его вины – сама и пожинай результаты своей глупости.
Она продолжала рыдать, но отца это, казалось, не трогало.
– Ты теперь взрослая. Научись, наконец, нести ответственность за свои поступки, – закончил он.
– Значит, ты будешь ждать, когда он закончит начатое? – спросила Аня, безуспешно пытаясь стереть слезы.
Владов раздражённо фыркнул.
– Прекрати это. Ты уже должна была понять, что твоя ложь раскрыта, – сурово сказал он.
Никто не знал этого, он никогда никому не рассказывал, как раз за разом разочаровывался в людях, как они своими поступками, жадностью, предательством всё больше ожесточали его. Не рассказывал, что в итоге осталась лишь одна вещь, способная насквозь прошибить его ‒ женские слёзы. Но потом нашлась женщина, которая в попытках манипулировать им настолько часто к ним прибегала, что, в конце концов, и они перестали его трогать. В тот день последние остатки человечности внутри него умерли безвозвратно.
Подумав немного, он добавил:
– Даже если бы всё было так – он не рискнул бы. Он знает, что с ним будет, знает, что я найду его и лично буду отрезать от его тела по кусочку. Все это знают.
Аня ничего не ответила. Она просто не могла говорить. Посидев ещё некоторое время, она поднялась и с трудом, пошатываясь, вышла из кабинета. Отец больше не сказал ни слова.
Покинув здание, Аня вышла на улицу, но не заметила, как это сделала. По пути в коридоре она встретила Штерна, он что-то говорил ей, но она даже не запомнила, что вообще видела его. Её мир только что исчез, так какое теперь значение имел для неё какой-то там Штерн?
Ещё не так давно она чувствовала свою значимость, ощущала себя в безопасности, верила, что не является обычным человеком, что имеет вес и влияние. И вот, всего за пятнадцать минут Третьяков пошатнул её веру, заставил её содрогнуться до самого основания, а сегодня, ещё за пятнадцать минут, разрушил её полностью.
Она, словно в тумане, медленно брела по улице, не замечая ни людей, ни транспорта, ничего. И так и шла бы, наверное, если бы вдруг не услышала оклик.
– Анна Игоревна, паршиво выглядите. Разрешите проводить вас домой?
Этот голос… Наверное, это единственное, что сейчас могло вырвать её из тисков отчаяния и заставить отвлечься от мрачных мыслей, чтобы собрать последние силы для борьбы – голос Третьякова. Она подняла заплаканное лицо, по которому всё ещё текли слезы, и увидела его, учтиво улыбающегося и весёлого. Он протянул ей руку.
– Пойдёмте?
– Убирайся в ад, – слабо процедила она, инстинктивно делая шаг назад.
В глазах Третьякова мелькнула искра садистского удовольствия.
– Очень жаль, что вы так ко мне относитесь. Вы ведь понимаете, что я ни в чём перед вами не виноват – я просто делал свою работу, – он говорил так, будто ожидал, что она его записывает, будто думал, что Владов услышит их. – Да, к сожалению, такие люди, как вы, считают мою работу жестокой, может, даже садистской, но кто-то ведь должен её делать, правда? Я же ради всех нас стараюсь.
Она молчала, глядя на него и не в силах уйти. И дело было не в том, что у неё не было сил двигаться, а в том, что ей было до ужаса страшно поворачиваться к этому человеку спиной.
– Если вы это примете, Анна Игоревна, то сможете простить меня.
Взяв в руку тонкий прутик, найденный на земле, он присел и быстро начертил на ещё влажной после недавнего дождя земле два слова, затем поднялся и посмотрел на Аню, немигающим взглядом уставившуюся на его писанину. Убедившись, что она прочла эти слова, он сменил учтивую улыбку на плотоядную и подмигнул девушке.
– Помните это, – с прижимом закончил он и, с небрежным видом, но очень тщательно стерев ногой начерченные слова, удалился.
Аня смотрела ему в спину, пока он не скрылся за одним из зданий, а затем закрыла лицо руками, присела и снова горько разрыдалась. Перед глазами у неё стояли два начерченных слова: «ты моя».
Она не помнила, что делала дальше и как попала домой. Не помнила, кто к ней обращался по дороге, кто пытался помочь или просто подкатывал, потому что находились и такие. Не помнила ничего, ведь никто из них не обладал голосом этого человека. Оказавшись в своей комнате, она села на кровать и отрешённым взглядом уставилась в стену.
Она ощущала себя растением, которое вырвали из земли, и теперь оно, несчастное, безрезультатно пытается зацепиться поврёжденными корнями за сухую, безжизненную почву, не в силах принять, что эта почва, его привычная среда, больше не существует. Оно так и встретит свой конец, засохнет под палящим солнцем или будет растерзано руками того, кто его вырвал.
Уходя, Аня оставила ящик прикроватной тумбы приоткрытым и сейчас, опустив на него взгляд, через щель увидела рукоять своего спасения. Однажды он уже спас её, позволил избежать страданий, так может, у него получится сделать это ещё раз?
Открыв ящик, она быстро достала пистолет, вставила ствол себе в рот и закрыла глаза…
Глава 5.4
7
Успел ли Родионов всё устроить? Смог ли обосновать отправку одного взвода обратно в «Убежище»?
По легенде, придуманной Максом для вышестоящего начальства из «Булата», в «Убежище» активизировалась сильная оппозиция, выступающая против участия в войне, поэтому там срочно понадобились дополнительные надёжные силы, но, чтобы сильно не ослаблять свой полк, он решил отправить туда два подразделения, которые понесли самые тяжёлые потери. Разумеется, Макс никому не называл фамилии командиров подразделений, но это были взводы Романова и Коробейникова. И на всякий случай к ним ещё присоединили два экипажа танкистов без машин – команду лейтенанта Ростовцева. То есть, Родионов удалил от себя почти всех непосредственных и даже условных участников инцидента.
Похоже, успел, потому что «сбежать» оказалось не так сложно, как Андрей ожидал. В мире анархии, где мало кто может уверенно контролировать хоть что-нибудь, даже отряду из трёх десятков человек не составило особого труда затеряться в тылу. Правда, пока они выбирались из ближних тылов прифронтовой зоны, их дважды останавливали на КПП, устроенных на скорую руку. Первый они прошли быстро, а вот на втором возникли сложности: командир поста, желая убедиться в подлинности их приказа, начал связываться с кем-то по радиосвязи.
Это заняло минут пять, во время которых сержант и его бойцы подозрительно косились на «анархистов», но в итоге внятный ответ ему получить так и не удалось. Ростовцев, представившийся командиром подразделения, в расслабленной позе стоял возле сержанта и скучающе рассматривал то радиостанцию, то его самого. Трудно сказать каким мог бы стать исход проверки, но другие офицеры смешанной колонны «Булата» и торговцев, с которыми следовали «анархисты», начали проявлять раздражительность, и сержанту не оставалось ничего, кроме как сдаться. Бросив на прощание снисходительное «ладно, езжайте», он вернул документ, а Андрей смог с облегчением выдохнуть.
