Из-за нехватки топлива электростанции вынуждены были гасить свои котлы. Остановились промышленные предприятия, выпускающие продукцию, не имеющую отношения к фронту. Почти прекратилось движение городского транспорта. Очевидно, троллейбусные линии обесточили без предупреждения, потому что машины обездвиженные стояли на перекрестках, на середине проезжей части, и потом их вручную перекатывали вплотную к тротуарам, освобождая дорогу для другого, в основном военного транспорта. Через некоторое время встали и трамваи и, словно памятники из довоенной, спокойной, мирной жизни, простояли на улицах до весны 1942 года, занесенные снегом по самые крыши.
Из ежедневных множественных пожаров самым памятным можно назвать пожар на Бадаевских складах, который произошел 8 сентября 1941 года в результате бомбардировки немецких самолетов. Все говорили, что на этих складах хранится большая часть продовольственных запасов города, и поэтому пожар на этих складах вызвал в сердцах людей уныние и панические настроения. Все понимали, что после этого пожара ожидать улучшения снабжения продуктами населению не приходится. ОЧЕВИДЦЫ, НАХОДИВШИЕСЯ ВО ВРЕМЯ ПОЖАРА ВБЛИЗИ СКЛАДОВ, РАССКАЗЫВАЛИ, ЧТО МАСЛО И РАСПЛАВЛЕННЫЙ САХАР ТЕКЛИ ПО ЗЕМЛЕ, СЛОВНО РЕКИ. Несмотря на то, что вся территория, прилегающая к складам, была оцеплена милицией, многие смельчаки успели набрать масла и горелого сахара, а потом продавать эти продукты на рынке. Помню, мать каким-то образом раздобыла небольшой кусочек этого горелого, вперемешку с землей сахара, и мы с огромным удовольствием сосали и смаковали эти черные, горько-сладкие, пахнущие дымом кусочки бывшего сахара.
Весть о пожаре молниеносно разнеслась по всему городу. Хотя мы и жили далеко от складов, пламя этого пожарища было видно даже у нас. Очевидно, это был поздний вечер, потому что, когда мы, узнав о пожаре, выскочили на улицу, было уже темно. Мать держала сестренку на руках, а мы с тетей Марусей стояли рядом. Рядом с нами стояли люди из нашего и соседних домов, все взоры были устремлены в сторону огромного пожара. Глядя на полыхающие в темноте далекие от нас языки пламени, взрослые очень тихо, словно на поминках, с озабоченными лицами, долго обсуждали, к каким последствиям может привести этот пожар. В некоторых послевоенных публикациях можно прочитать, что на этих складах хранилось продовольственных запасов не очень много, но тем не менее буквально через несколько дней после пожара норма выдачи хлеба по карточкам была снижена. Детям стали выдавать по 300 г хлеба, а иждивенцам – по 250 г. Мать с тетей Марусей не работали, числились иждивенцами, получали по 250 г, мы с Фаей – по 300 г, итого, не трудно подсчитать, в день нам было положено на четверых 1100 граммов хлеба. В основном отоваривались только хлебные карточки, по другим выдавали продукты очень редко, а впоследствии перестали давать совсем. Без какого-либо приварка прожить четверым на таком мизерном кусочке хлеба было очень сложно. Еще работали коммерческие магазины, где можно было купить продуктов в неограниченном количестве. Но ими могли пользоваться только люди с большим достатком. У нас таких денег не было, и поэтому эти магазины были не для нас. С каждым днем нарастало чувство голода. Гонимые этим чувством, горожане ринулись на колхозные поля, расположенные в пригородных районах, где не успели убрать овощные культуры, на заготовку овощей. Многие поля находились в прифронтовой зоне, а некоторые прямо на линии фронта. На одно из таких полей тетя Маруся вместе с какими-то знакомыми отправилась добывать овощи. Поле, где была не выкопана картошка и не срезана капуста, находилось на нейтральной полосе фронта. На правом берегу Невы были наши войска, на левом – немцы, а овощное поле на берегу между воюющими войсками. Ползали на четвереньках. Когда мешки уже заметно пополнились выкопанной картошкой и кочанами капусты, их заметили с противоположного берега реки немцы и открыли огонь из пулемета. В это время заметили их и наши бойцы и тоже начали стрелять. Таким образом они очутились под перекрестным огнем. Когда немцы успокоились и прекратили стрелять, высланные на картофельное поле красноармейцы привели заготовителей овощей в свой штаб. Долго допытывались, откуда они? Что здесь делают? Отобрали картошку и капусту, которые они успели набрать, и отпустили восвояси. Помню, как приехала тетя Маруся, вся перепуганная, и привезла только капустных листьев. Мы были рады, что она вернулась жива и здорова, и с удовольствием поели щей из зеленых капустных листьев.
За время блокады неоднократно делались попытки эвакуировать детей из города без родителей. Нашей матери тоже предлагали сделать это, но она не хотела и слышать. Первый раз предлагали отправить нас поездом, еще дорога не была перерезана немцами, а второй – во время блокады, на барже через Ладогу. Потом до нас дошли слухи, что поезд с детьми немцы разбомбили где-то в районе Новгородской области, а баржу затопили на Ладоге. Можно считать, что мать нас дважды спасла от смерти.
В самом начале осени на нашей улице расположилась какая-то воинская часть. Нас, ребятишек, интересовали не столько солдаты, хотя и с ними мы общались с интересом, сколько походная кухня на колесах с короткой трубой, из которой почти целыми днями валил черный дым. Почти за квартал очень вкусно пахло различными кашами, когда повар открывал массивную железную крышку и половником с длинной деревянной ручкой начинал мешать в огромном котле. Время было уже голодное, и, когда повар начинал разливать или раскладывать содержимое котла по солдатским котелкам, мы старались находиться рядом. ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ РАЗДАЧИ, ЕСЛИ У ПОВАРА БЫЛИ ИЗЛИШКИ, ТО И НАМ ДОСТАВАЛАСЬ КАША ИЗ СОЛДАТСКОГО КОТЛА. МОЖНО СКАЗАТЬ, ЧТО С СОЛДАТАМИ, КОТОРЫЕ ЗАЩИЩАЛИ ЛЕНИНГРАД, МЫ БЫЛИ ОДНОКАШНИКАМИ. Очень жаль, что они пробыли на нашей улице недолго и увезли с собой такую чудесную кухню.
К концу осени, после сухих и ясных дней, пришли дни холодные, пасмурные, с обильными снегопадами. Земля покрылась толстым слоем снега, на улицах и проспектах образовались сугробы. Морозный ветер гнал снежную пыль в выбитые окна квартир, больниц, магазинов. Город перестал получать электроэнергию, воду, тепло. Перестала работать канализация, полностью остановился городской транспорт. Зима установилась ранняя, снежная и морозная. Голод уже успел наложить свой отпечаток на лица людей. Недостаток пищи, наступившие холода и постоянное перенапряжение изнурили людей. Шутки, смех исчезли, лица стали озабоченными, суровыми. Люди слабели. Добираясь утром пешком на свои рабочие места по сугробам, передвигались медленно, часто останавливались. На свист и разрывы снарядов мало кто обращал внимание. Люди глубоко погрузились в свои нерадостные мысли и потеряли чувство страха. Кто-то, очевидно желая омрачить и до того безрадостную жизнь осажденных, распускал по городу различные слухи. Самыми страшными среди них были слухи об очередном снижении норм выдачи хлеба по карточкам. Если снизить норму ниже 125 г хлеба на человека, это было бы равносильно подписанию всем смертного приговора. Однажды прошел слух о том, что немецкие танки прорвали оборону и ворвались в город у Кировского завода. Несмотря на то, что у людей наступила апатия и потеря чувства страха перед смертью, все эти слухи давили на психику людей и подрывали моральные и физические силы. Немцы, конечно же, знали об истинном положении дел в городе, о том, какие нечеловеческие муки испытывает население. С САМОЛЕТОВ СТАЛИ РАЗБРАСЫВАТЬ ЛИСТОВКИ С ПРИЗЫВОМ ПОКИНУТЬ ГОРОД И ЧЕРЕЗ ЛИНИЮ ФРОНТА ПЕРЕЙТИ НА ТЕРРИТОРИЮ, ЗАНЯТУЮ НЕМЕЦКИМИ ВОЙСКАМИ. В листовках указывалось место перехода, гарантировались безопасность и обеспеченная сытная жизнь за линией фронта. Конечно же, я не знаю, сколько было желающих на эту «райскую сытную жизнь», но с одной женщиной, которая поверила этим немецким байкам и решила идти к немцам, нам удалось увидеться. Как-то днем она пришла к нам и стала уговаривать нашу мать идти через фронт к немцам. Разговор у них был длинный, она приводила различные доводы в пользу ухода, но мать и слушать не хотела и, наоборот, отговаривала ее от такого рискованного шага. Разошлись они каждая при своем мнении. У этой женщины было двое детей примерно нашего возраста, она забрала их с собой и ушла к немцам. Чем закончился их переход, мы так и не узнали. С наступлением холодов жизнь становилась почти невыносимой. Помимо голода, который с каждым днем, словно удавка, сдавливал все тело и мозг, не давая думать ни о чем другом, кроме еды, холод настолько сильно проникал во все части тела, что стоило приложить немало усилий, чтобы заставить себя двигаться. Не спасала никакая одежда. Как известно, одежда не греет, а только сохраняет тепло, выделяемое телом. Но тело, видимо от голода, этого тепла почти не выделяло, и поэтому спастись от холода было негде, даже под одеялом. Спали мы, не раздеваясь из-за боязни замерзнуть, а также чтобы быть готовым в любую минуту покинуть жилье в случае непредвиденных ситуаций. А такие ситуации могли возникнуть в любую секунду.
