Вспоминая подобные случаи, я ловлю себя на мысли о том, что одни и те же события, в зависимости от времени и обстановки, каждый раз оцениваются по-разному. В одних случаях это рядовые события, не заслуживающие внимания, в других – исторические и даже криминальные. В наше мирное время, если бы я увидел, что повар проглотил ложку масла, просто не обратил бы на это никакого внимания. А те же действия, увиденные в блокадные дни, повергли меня в шок, застряли в мозгу, словно заноза, и открыли глаза на многие вещи. Описанные мною ранее походы по заготовке топлива в чужие квартиры во время блокады не осуждались окружающими, а в мирное время за эти действия мы попали бы в тюрьму, и надолго. Так что каждое событие следует рассматривать с учетом того времени, когда оно происходило.
В ноябре месяце по городу прокатилось радостное сообщение о том, что по льду Ладоги проложена дорога и по ней прошел первый обоз с продовольствием. Эта долгожданная весточка приободрила людей и дала понять, что еще не все потеряно, что еще есть шанс выжить. С того дня каждый день стали ждать увеличения норм выдачи хлеба. К великому сожалению, ждать пришлось больше месяца. Только в конце декабря норма выдачи хлеба была увеличена на 75 грамм. Мы стали получать не по 125 грамм хлеба, а по 200. Вполне понятно, что такая мизерная добавка не могла поставить на ноги голодных, истощенных и уже больных людей. У тети Маруси с моей сестрой стал расти живот. У меня десны все опухли и зубы непонятно на чем держались, качались в разные стороны. У матери образовалась водянка, и ноги опухли до такой степени, что потеряли свою форму, все время мерзли и не могли согреться даже от раскаленных в «буржуйке» кирпичей. В доме были обследованы все закуточки, и было съедено все, что можно и невозможно было съесть. В городе были съедены почти все кошки, собаки, кролики, мышки и многие другие домашние животные, жившие до войны во многих семьях. Мне запомнился один из зимних, морозных, солнечных дней, когда мы сидели всей семьей у пустого дощатого большого стола, есть хотелось до боли в желудке, в доме не было ни крошки съестного, и мать, глядя на нас, сказала: «Хотя бы какую-нибудь мышку поймать». Но в доме не было даже мышей, очевидно, подохли с голоду. И мы не держали домашних животных, поэтому кого-то съесть тоже не могли.
ИЗ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ, ОСТАВШИХСЯ ЖИВЫМИ ВО ВСЕМ НАШЕМ РАЙОНЕ, БЫЛ, ПОЖАЛУЙ, ТОЛЬКО ОДИН КОТ, ПРОЖИВАВШИЙ В БУЛОЧНОЙ, ГДЕ МЫ ОТОВАРИВАЛИ ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЕ КАРТОЧКИ. Купить продукты по карточке можно было не в любом магазине города, а только в том, к которому ты был прикреплен. Каждый день у этих магазинов образовывались большие очереди. Каждый раз стоять в этих очередях приходилось очень долго. Для того, чтобы можно было отойти куда-нибудь в сторону отдохнуть и не потерять очередь, меня брали иногда с собой в магазин. Бесконечные, мучительные стояния на ногах изматывали до изнеможения. Все время хотелось сесть, но приходилось стоять, прижавшись к холодной, каменной, обшарпанной человеческими телами стене, до того момента, когда наконец-то продавщица огромным широким ножом не отрезала нам от буханки маленький кусочек хлеба. Это были счастливые минуты. Во-первых, можно было дома отдохнуть и погреться, если были дрова, у «буржуйки», а во-вторых, съесть свой кусочек хлеба.
Долгое время в магазине обитал большой, пушистый, с огромной головой кот. Уже когда во всем нашем районе не осталось ни одной кошки и собаки, этот котище продолжал жить. И если судить по его внешнему виду и по гладкой шерсти, жилось ему в этом заведении очень даже неплохо. После заявления матери о том, что в нашем доме даже мышей нет, чтобы их поймать и съесть, у меня зародился план поймать магазинного кота и принести его домой. Но кот, видимо, был не только красив, но еще и умен. Он никогда не выходил из помещения и даже за пределы прилавка, словно чувствуя какую-то опасность. Когда наша очередь с улицы входила в магазин, а потом доходила до прилавка, я очень внимательно следил за котом, ожидая, что он когда-нибудь все-таки покинет свою территорию, выйдет в зал, и там я его поймаю. К великому сожалению для меня и к счастью для кота, я его так и не поймал. Его поймал кто-то другой. Через небольшой промежуток времени этот красавец куда-то исчез.
Ни хвойные отвары, ни дрожжевые супы, ни соевое молоко не могли заменить обычный хлеб, и на улицах города все больше и больше появлялось покойников. На них уже просто никто не обращал внимания. Не обращали внимания до тех пор, пока не появились трупы с отрубленными конечностями и с вырезками из мягких мест. По городу поползли слухи о людоедстве. Рассказы были один страшней другого. То кому-то в пирожке попался человеческий ноготь, то где-то на Васильевском острове обнаружили цех, где изготавливали консервы из человеческого мяса. Говорили также о том, что в городе орудует целая банда, которая обманным путем, обещая накормить досыта, ворует детей и перерабатывает их на мясо. Этим слухам верили и не верили. Верили, потому что видели на улицах города расчлененные и изуродованные трупы. На рынке действительно можно было за большие деньги купить хлеба и даже пирожок. Наша мать из-за нехватки денег иногда на таком рынке продавала пайку хлеба, чтобы выкупить следующий паек по карточкам. ЗИМОЙ МОЙ БЛОКАДНЫЙ ТОВАРИЩ ВЫШЕЛ НА УЛИЦУ И ИСЧЕЗ БЕССЛЕДНО. ВСЕ ГОВОРИЛИ, ЧТО ЕГО СЪЕЛИ. В нашей семье к этим рассказам относились с недоверием до тех пор, пока не узнали, что мы живем в одной квартире с людоедкой.
Мы все чаще стали замечать, что из комнаты нашей соседки стали выходить запахи вареного мяса. Нас это не удивляло, потому что иногда военные продавали мясо убитых во время бомбежек лошадей, и, у кого были деньги, могли купить его. Мы так и думали, что она варит конину. В городе в связи с осадным положением был объявлен комендантский час, и поэтому вечерами мы никуда не ходили и, как только темнело, ложились спать. Ложились пораньше еще и для экономии керосина, который использовали для освещения в коптилке, и дров, которые было очень трудно добыть.
В тот злополучный вечер мы, как всегда, легли спать пораньше. Не успели погасить коптилку, как за нашей дверью послышался громкий торопливый топот чьих-то ног, очень настойчивый стук в нашу тонкую дощатую дверь и взволнованный голос соседки. Она просила нас поскорей открыть ей дверь. В открытую дверь она влетела, словно пуля, с топором в руках, который бросила сразу же под кровать, на которой лежали мы с матерью, а сама спряталась под верхнюю одежду, которая висела на вешалке у дверей. Видимо, входная дверь в квартиру была открыта, потому что безо всякого стука в коридоре послышался топот уже множества ног, и вскоре в наших дверях появилась голова солдата. Войдя в нашу комнату, он без труда обнаружил среди висевшего тряпья нашу соседку. Узнав, что она живет в соседней комнате, он ушел вместе с ней, прихватив с собой топор, который лежал под нашей кроватью. Из всей этой сцены мы толком ничего и не поняли. Только на следующий день узнали страшную правду. Оказывается, наша соседка по вечерам выходила на улицу, отрубала у лежащих на земле покойников интересующие ее места и все это складировала у себя в комнате под кроватью. В тот злополучный вечер она вытащила из своей кладовки ранее заготовленную человеческую ногу и пошла на улицу, чтобы разрубить ее на кусочки. Рядом с нашим домом располагалась какая-то воинская часть, и один из солдат заметил нашу соседку за столь странным занятием. Видимо, побоявшись, что она может и его пустить на котлеты, он прихватил с собой своих товарищей, и они всей компанией нагрянули в нашу квартиру.
