Примерно через три или четыре часа неспешной езды показалось село Никольское. По тем временам это был довольно-таки крупный населенный пункт, примерно около сотни домов, расположенных по берегам небольшой безымянной речушки. На площади располагался большой белокаменный храм, который какое-то время еще работал, а потом его закрыли, как и многие храмы в те годы.
Коренными жителями здесь были русские, марийцы и татары, а в войну сюда были эвакуированы народы юга и юго-запада Советского Союза, и в конечном итоге образовалась настоящая сборная Союза.
Наши телеги остановились у небольшого деревянного дома, где располагался Сельский Совет. Словно по команде, вокруг нас собралась целая толпа жителей. В основном это были женщины, дети и мужчины пожилого возраста. Взрослые, глядя на нас, указывая пальцами в нашу сторону, о чем-то громко говорили, многие на непонятном для нас языке, а дети кружились вокруг наших телег и заразительно смеялись. На многих женщинах были надеты платья с пришитыми к ним копейками. Причем денег было пришито так много, что это украшение чем-то напоминало рыцарский панцирь.
Из Сельсовета вышла женщина средних лет с папиросой в зубах, поговорила почти с каждым из нас и сказала возницам, какой телеге к какому дому ехать. Потом мы узнали, что эта женщина была тоже эвакуирована из Ленинграда, но она выехала из города еще по зимней Ладоге.
Нас распределили в дом семьи Соколовых. Дом у них был пятистенный, состоящий из двух комнат, большая комната с русской печкой и маленькая с плитой. Нам выделили комнату маленькую. Семья их состояла из четырех человек: мать и трое детей, две дочки и сын. Старшая дочка была старше нас лет на десять, а младшая и сын примерно нашего возраста. Все дети у тети Оли, так звали нашу хозяйку, были от разных мужчин и разных национальностей. Когда они иногда ссорились, то частенько вспоминали свои национальности. ПЕРЕГРУЗИВ СВОИ НЕМНОГОЧИСЛЕННЫЕ ВЕЩИ ИЗ ТЕЛЕГИ В ОТВЕДЕННУЮ НАМ КОМНАТУ, МЫ СЕЛИ ОТДОХНУТЬ НА ПРИСТУПОК У РУССКОЙ ПЕЧКИ, ТАК КАК В КОМНАТЕ НЕ БЫЛО НИКАКОЙ МЕБЕЛИ И СЕСТЬ БЫЛО НЕ НА ЧТО. Хозяйка долго расспрашивала тетю Марусю, откуда мы приехали, почему без матери. Удовлетворив свое любопытство, она предложила нам разболокаться. Мы не сразу поняли, что это такое. Только после перевода этого слова на понятный нам язык мы начали раздеваться и осваивать наше новое жилье. Комната была абсолютно пуста, поэтому первое время пришлось придумывать, на чем сидеть, где спать, в чем варить, чем топить, ну и так далее. Одним словом, первое время пришлось заниматься обустройством нашего быта. В первую же ночь нам пришлось познакомиться с еще одними постоянными жителями этого дома – клопами. Не успели мы уснуть, примостившись на полу на каких-то тряпках, как налетели на нас целые полчища клопов. Было такое ощущение, что все наше тело обложили крапивой. Кто-то нам подсказал, что клопы боятся полыни, и только после этого мы смогли отдохнуть от этих паразитов.
В комнате была небольшая плита, сложенная из кирпичей, на которой можно было варить пищу. Сразу же встал вопрос: где взять дров? Хозяева наши жили бедно, большого запаса дров не имели и, вполне естественно, поделиться с нами не могли. Первое время мы ходили по селу, собирали щепки, и этого вполне хватало, чтобы приготовить какой-то незамысловатый обед. Ближе к осени, помимо приготовления обедов, нужны были дрова и для обогрева нашего жилища, и тут уже одними щепками было не обойтись. На наше счастье, лес был совсем рядом, и мы с тетей Марусей, вооружившись топором и веревками, стали ходить в лес за хворостом. За такой короткий срок мы еще не окрепли, физически были слабы, и поэтому наши вязанки были очень маленькие. Если учесть, что хворост горит очень быстро и выделяет очень мало тепла, ходить за топливом приходилось почти каждый день. Осенью, когда начали убирать урожай, нам разрешили брать солому, и какое-то время мы отапливались ею. В те годы зимы в Башкирии были снежные и очень морозные. Нередко морозы перемахивали за —40, а снегу выпадало столько, что некоторые дома заносило по самую крышу, и соседи по утрам откапывали друг друга лопатами. В связи с этим все двери в домах, выходящие на улицу, открывались вовнутрь дома, чтобы при сильном снегопаде можно было выйти.
После таких снежных заносов нам приходилось в лесу заготавливать хворост по пояс в снегу, а в некоторых местах проползать по-пластунски. Тетя Маруся где-то раздобыла санки, и поэтому мы стали хворост возить, а не носить на своих плечах, как было осенью. От такой механизации производительность труда заметно повысилась, и в лес мы стали ходить несколько реже. Правда, приобретенные санки были самодельные, почти полная копия деревенских дровней, с толстыми деревянными полозьями. На них можно было возить тяжеловесные грузы, но они и сами были настолько тяжелы, что, даже добираясь до леса без груза по бездорожью, приходилось очень часто останавливаться, чтобы перевести дух.
ОТ ПРИОБРЕТЕННЫХ В БЛОКАДУ БОЛЯЧЕК МЫ ИЗБАВЛЯЛИСЬ ОЧЕНЬ МЕДЛЕННО. МОИ ДЕСНЫ ВСЕ ЕЩЕ БЫЛИ ОПУХШИМИ, ЗУБЫ КАЧАЛИСЬ, И ИЗО РТА ИСХОДИЛ НЕПРИЯТНЫЙ ЗАПАХ. У ТЕТИ МАРУСИ С ФАЕЙ БЫЛИ ОГРОМНЫЕ ЖИВОТЫ. Первое время местные жители особенно удивлялись, как тетя Маруся, еще такая молодая, успела народить двоих детей (это нас с Фаей) и снова беременна. Они долго не могли поверить, что от голода может вырасти такой живот. У Фаи появилась странная привычка: она стала выковыривать из печки глину и есть ее. Пришлось все время следить за ней, потому что разъяснения и уговоры на нее не действовали, и она с огромным аппетитом поедала куски глины.
Мы глубоко ошибались, когда думали, что, вырвавшись из блокадного кольца, больше не испытаем чувства голода. По прибытию на указанное нам место какое-то время мы получали пособие от государства в виде продуктов. Мы получали сколько-то муки, тушенки, сгущенки и каких-то других продуктов. Для сытной, шикарной жизни этих продуктов нам, конечно, не хватало, но было каким-то подспорьем. Через какое-то время этой помощи нас лишили, и мы были вынуждены перейти, как говорится, на подножный корм, в прямом и переносном смысле. Тетя Маруся начала обменивать вещи, привезенные нами, на продукты, и какое-то время мы жили этим. Но потом эти вещи кончились, в этом нам помогли и хозяева дома, где мы жили, украв часть наших вещей, и нам пришлось в прямом смысле переходить на подножный корм. Летом мы стали есть какие-то стебли, корни, в поле рвали колоски, на колхозных полях воровали горох, из цветов клевера пекли лепешки. В Башкирии в то время росло много съедобных растений, которые были сладкие и даже, как нам тогда казалось, вкусные. Очень много было дикого лука и чеснока, были целые заросли орехов. В летнее время нам очень помог лес грибами, ягодами и орехами. А вот хлеб мы снова стали есть не каждый день. Еще неокрепшие от блокадного голода, мы снова начали голодать. Особенно тяжело пришлось в первую зиму. Своего подсобного хозяйства мы завести не успели, поэтому вошли в зиму только с теми запасами, которые успели заготовить в лесу и на лугах. Иногда удавалось подзаработать у местного населения несколько картофелин, свеклину или репу. Дотянув до весны, начали копать в чужих огородах гнилую картошку и печь из нее лепешки. Жиров не было никаких, поэтому лепешки пекли на солидоле, которым смазывали оси телег и трактора.
