Не лучшим образом обстояли дела с одеждой и обувью. В связи с нашим дистрофическим состоянием, уезжая из Ленинграда, мы не могли взять с собой много вещей, в том числе одежды и обуви. Через какое-то время вся наша одежда прохудились, а заменить ее было нечем. Необходимые нам вещи можно было купить на рынке, но уже не было денег на их приобретение. В таких случаях выход один – заплатки. Была проблема даже с тряпками для заплаток и нитками для того, чтобы пришить эти тряпки. Потом на заплатки пришивали новые заплатки. А так как каждый раз тряпки были разные, наша одежда выглядела в конечном итоге как новогодняя елка с украшениями. С обувью дела обстояли несколько проще. На рынке можно было купить плетеные из лыка лапти по доступной для нас цене. С РАННЕЙ ВЕСНЫ, КОГДА ПОЯВЛЯЛИСЬ ПЕРВЫЕ ТРОПКИ, ДО ПОЗДНЕЙ ОСЕНИ, КОГДА ВЫПАДАЛ СНЕГ, ХОДИЛИ БОСИКОМ, А ЗИМОЙ – В ЛАПТЯХ. В СЫРУЮ ПОГОДУ ЛАПТИ ОБШИВАЛИ РЕЗИНОЙ И ХОДИЛИ ПО ВЕСЕННИМ И ОСЕННИМ ЛУЖАМ. Ранней весной и поздней осенью земля была мерзлая, босые ноги быстро замерзали, и тогда на дороге искали свежие коровьи лепешки, вставали туда босыми ногами, а потом бежали дальше, до следующей. На наше счастье, в те годы, помимо колхозного стада, многие частники держали своих коров, и в таких коровьих лепешках недостатка не было. Обработка почвы и все другие сельхозработы выполнялись в основном при помощи лошадей и быков, и поэтому на любой улице, помимо лепешек, можно было найти и кое-что другое. Лошадиный помет мы тоже использовали, но это уже для других целей, и об этом потом.
Я только в Башкирии узнал, что казеиновый клей делают из творога. Недалеко от нашего дома находился молокозавод, на котором помимо традиционной продукции выпускали творог для клея и отправляли его на военные заводы. Творог отправляли в сушеном виде, сушили его в специальных подносах на крышах близлежащих сараев. Крыши этих сараев постоянно не охранялись, и мы частенько эти подносы ополовинивали. Творог был настолько вкусным, что можно было бы его поесть и сегодня, а нам, в то время голодным и тощим, он казался пищей Богов. Чтобы не вызвать подозрения, мы таскали творог с разных подносов и понемногу, и нужно было иметь большую силу воли, чтобы не опустошить все подносы сразу.
В колхозах не хватало не только машин и тракторов, но даже лучшие лошади были забраны в армию и отправлены на фронт. Многие грузы за десятки километров переносили и перевозили вручную. Зерно зимой перевозили в Заготзерно на саночках. Особенно мне запомнились женщины-татарочки из соседнего села, которые на коромыслах носили сдавать молоко за 20 километров на молокозавод. Сколько нужно было иметь сил и терпения, чтобы непросто пройти это расстояние, но еще и пронести на коромысле два ведра с молоком, а потом еще и вернуться домой той же дорогой.
Как известно, в начале войны у населения были отобраны радиоприемники, автомашины и ружья. По всей вероятности, автомашин и, возможно, радиоприемников у населения тех мест, куда нас переселили, не было, а вот ружья у многих были, и они занимались охотой. Известен и такой факт, что многие звери из зоны военных действий переселились в районы более спокойные. В том числе и в Башкирии появилось столько волков, что они безо всякого стеснения стали заходить даже днем в населенные пункты целыми стаями. Во многих деревнях и селах, в том числе и в том селе, где мы жили, они пожрали всех собак. Стало опасно не только выходить за околицу, но и просто выходить за порог своего дома. Эти хищники нанесли республике такой урон, что государство было вынуждено на уничтожение волков направить вооруженные силы, оснащенные самолетом и автоматическим оружием. С самолета волков расстреливали, а потом солдаты на лошадях грузили добычу на дровни и куда-то увозили. Продолжительное время через наше село почти каждый день проезжали обозы, доверху груженные волчьими тушами.
ПОЧТИ ОДНОВРЕМЕННО С ВОЛКАМИ В ЗДЕШНИХ ЛЕСАХ ПОЯВИЛИСЬ И ДЕЗЕРТИРЫ, БЕЖАВШИЕ С ФРОНТА. НА ИХ ПОИМКУ ТОЖЕ БЫЛИ МОБИЛИЗОВАНЫ ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ. В связи с этими нашествиями перепуганное население с большой опаской выходило за околицу. Один раз, как бы в качестве подтверждения ходившим слухам, через наше село провели под конвоем двух дезертиров, посадили их в телегу и увезли в районный центр.
У Соколовых мы прожили недолго, и нам предложили переехать в другой дом. Это было большое деревянное, одноэтажное, рубленное из огромных бревен здание. Этот дом до революции принадлежал семье Яркеевых, отцу тети Жениного мужа. В этом здании помещались большой магазин, контора и бухгалтерия сельпо, две жилые комнаты. В маленькой комнатке размером с чуланчик жила старая женщина, а большую, с русской печкой и с полатями, куда можно было залезать с этой печки, выделили нам. Эту огромную печку натопить хворостом или соломой было невозможно, и тетя Маруся с кем-то договорилась, и нам привезли дубовых дров. При топке они жару давали много, но, чтобы такие бревна распилить, а потом и расколоть, нужно было попотеть основательно. Чтобы распилить даже одну чурку, приходилось отдыхать многократно и подолгу. А некоторые чурбачки удавалось расколоть только при помощи кувалды и клиньев.
Со стороны бухгалтерии и жилых комнат дом был огорожен высоким забором. Во дворе размещались амбары с товарами для магазина, конюшня и несколько сараев. В одном из сараев хранились кареты, двуколки, телеги, тарантасы, кошелки и сбруя для лошадей. В то время я впервые увидел всю эту лошадиную технику, и мне было интересно посидеть на этих деревянных сиденьях транспорта 19-го века. На некоторых колясках были рессоры, а на карете установлены две фары. Вместо электрических лампочек в них ставились свечки. Был в этом сарае и так называемый кабриолет с открывающимся верхом. В таком кабриолете почти каждый день носился председатель колхоза по селу и колхозным полям. Запрягали в эту коляску племенного жеребца-красавца серого окраса, огромного роста, с длинными ногами. Он носился с такой скоростью, что единственная в колхозе полуторка не могла его перегнать. Этот жеребец был на усиленном питании, в его рацион входили даже сырые яйца, тогда как все другие рабочие лошади содержались на полуголодном питании, имели жалкий вид и с большим трудом выполняли тяжелую колхозную работу. В те годы на лошадей навалилась какая-то болезнь, все тело покрывалось болячками. Для их лечения были изготовлены специальные будки, из которых на улице была только одна голова, а все туловище лошади было внутри этого помещения. Вовнутрь этой будки запускали какое-то лекарство, и лошадь стояла с высунутой головой наружу часами.
Следует отметить, что наряду с людскими недугами, когда в суровые годы различные эпидемии наваливались на людей, по каким-то причинам в это же время начинал гибнуть скот. Примерно в 1943 или в 1944 г. в нашем районе разразилась сильнейшая эпидемия. Начался падеж скота. КАЖДЫЙ ДЕНЬ ИЗ СКОТОФЕРМЫ ВЫВОЗИЛИСЬ ЗА СЕЛО ДЕСЯТКИ ГОЛОВ ПОГИБШИХ ЖИВОТНЫХ. ВОКРУГ СЕЛ И ДЕРЕВЕНЬ ОБРАЗОВАЛИСЬ ОГРОМНЫЕ КЛАДБИЩА, ЧТО ПОСЛУЖИЛО ХОРОШЕЙ ПОДКОРМКОЙ ДЛЯ МНОГОЧИСЛЕННОГО ПОГОЛОВЬЯ МАТЕРЫХ ВОЛКОВ. Вокруг этих куч волки паслись и днем, и ночью, не обращая внимания на людей. Однажды один из жителей нашего села возвращался с гулянки из соседней деревни. Рядом с селом, примерно в пятидесяти метрах от дороги, было устроено кладбище погибших животных. Когда он поравнялся с этим местом, то увидел целую стаю волков, раздирающих туши усопших. Заметив его, волки прекратили свою трапезу и обратили взоры на него. Как он потом рассказывал, хмель как рукой сняло, было такое ощущение, словно вылили на него ушат холодной воды, ноги стали чугунные, будто в землю вросли. Вспомнив о висевшей на плече гармони, он вдарил на всю длину меха «Подгорную», и с этой плясовой влетел на улицы спящего села. Он потом уверял, что в тот момент его спасла от смерти только гармонь, иначе его бы разорвали на куски.
