После пропажи моего любимца в нашем хозяйстве остались огород, коза и поросенок. Коза у нас паслась в общем стаде, за что мы платили сколько-то денег и сколько-то дней каждый месяц кормили дома пастуха. Тетя Женя продолжала работать в сельпо уборщицей, в свободное время строчила по заказам местных жителей, а осенью нанималась в колхоз серпом жать хлеб. В мои обязанности входило: прополка и полив огорода, утром выгнать, а вечером пригнать козу из стада, накормить поросенка, а осенью, когда тетя Женя работала в поле, приготовить ужин. Однажды вечером, когда стадо гнали домой, я, как всегда, вышел на улицу, чтобы загнать козу домой. Стоя почти на середине дороги, я начал передразнивать коз, овец и коров, идущих мимо меня в стаде. Одной корове, видимо, не понравилось мое мычание, очевидно, я замычал не в той тональности, она неожиданно развернулась в мою сторону и так прижала меня к забору, что затрещали доски. После этого отступила назад, чтобы боднуть меня с разгону, но, на мое счастье, в это время подбежала женщина с палкой в руке и отогнала взбесившуюся корову. Мне повезло, что корова оказалась безрогой, в противном случае она бы проткнула меня насквозь. Однажды в этом стаде коровы чем-то обидели быка, по дороге домой он так разбушевался, что все заборы, попадавшиеся на его пути, он повесил на свои рога. Даже пастухи не могли его успокоить.
Со мной произошел еще один случай, связанный с этим стадом. Это была уже вторая половина лета. В то время очень многие держали пчел, и, когда начинали качать мед, пчелы, словно цепные собаки, носились по улицам села, нещадно жаля прохожих. В один из таких дней я, как всегда, вклинился в самую гущу стада, чтобы не пропустить свою козу, и начал передразнивать проходящую мимо меня скотину, широко раскрыв рот и высунув язык. В это время кто-то качал мед, и целый пчелиный рой летал над моей головой. Одна пчела прямо с ходу, словно истребитель, крепко вцепилась в мой язык. Громко жужжа и хлопая крыльями, всадила свое ядовитое жало в центр языка. Когда я втянул язык в рот, пчела все еще жужжала и вибрировала всем своим телом в предсмертных судорогах. Она так сильно вцепилась, что стоило немало труда выковырять ее оттуда. Не успел я добежать до дома, как язык превратился в сплошную опухоль и занял все пространство во рту. На вопросы тети Жени я отвечал мычанием. Она не сразу поняла, что со мной случилось, и хотела даже наказать за озорство.
Лета в те годы, когда мы там жили, были жаркие, и очень не хотелось вылезать из реки и бежать в огород полоть грядки и поливать огурцы и капусту. НО В ЖИЗНИ ВСЕГДА ПРИХОДИТСЯ ДЕЛАТЬ НЕ ТО, ЧТО ХОЧЕТСЯ, А ТО, ЧТО НУЖНО.
Каждую весну, как только проходил лед, и река очищалась от прошлогодней грязи, в дно реки забивали заостренные с одной стороны бревна с одного берега до другого. Забитые в дно реки чурки оплетали толстыми прутьями и в образованную корзину насыпали камни с землей. Сооруженная таким образом плотина сдерживала воды реки и образовывала широкий чистый пруд, где с утра до вечера не умолкали детские голоса. Осенью эту плотину разбирали, и весенние воды, вместе с ледоходом, очищали реку от накопившейся за лето грязи. Благодаря такой заботе вода в реке и в пруду всегда была чистой. Левый берег был выше правого, с него интересней было с разбегу нырять в воду, и поэтому он всегда был заполнен детворой. Однажды я, как всегда, прополов в огороде несколько грядок, прибежал на левый берег реки, где уже полно было ребятишек, разделся и с разбегу нырнул в прохладную воду. Проплыв под водой какое-то расстояние, я вынырнул из воды, и, думая, что здесь уже мелко, хотел встать ногами на дно и снова с головкой ушел под воду. Не ожидая этого, я не успел в легкие набрать воздуха и начал захлебываться. Оттолкнувшись от дна, я вынырнул на несколько секунд и позвал на помощь, но меня никто не слышал. Я продолжал захлебываться водой и выскакивать наверх с криками о помощи, но результат был тот же. Нахлебавшись по самые ноздри, каким-то чудом я выбрался самостоятельно на противоположный берег, долго отлеживался на песке, а потом по плотине перешел на левый берег, где у меня лежала одежда, и пошел домой. В моей жизни я тонул второй раз, и снова мне удалось выбраться из воды самостоятельно. В более поздние годы мне придется нахлебаться воды еще не один раз, и каждый раз я спасался самостоятельно.
Однажды с тетей Женей произошел трагический случай, в результате которого я остался на хозяйстве один и мне пришлось доить козу.
Когда она мыла пол, ей в руку попала когда-то потерянная игла, она сломалась, и ее обломок вошел в руку и стал продвигаться по вене в сторону сердца. На месте рентген-аппарата не было, чтобы определить точное местонахождение обломка, и ее отправили в больницу в другой город. И так я остался дома один. Болтушку варить я уже умел, и поэтому голодный не был. А вот козу никогда не доил, и тут у меня появилась проблема. Пригнав ее вечером домой, я отправился в сарай решать появившуюся проблему. Подставив, как делала тетя Женя, маленькое ведерко под вымя, я начал дергать за соски, но молоко почему-то не лилось. Коза начала орать, а потом и вообще бегать по сараю. Я, привязав ее веревкой за рога и подставив ведерко, начал дергать за соски с еще большей силой. Молоко не текло, только капало, а коза разоралась так громко, что на ее крик прибежала наша соседка. Узнав, в чем дело, она подоила козу в тот вечер и в другие, пока тетя Женя была в отъезде. Я был в недоумении, почему у них молоко течет, а у меня – нет.
Благодаря Богу, иглу у тети Жени поймали уже за локтем, и она не успела дойти до сердца. Ей повезло еще, что игла вошла в руку тупой стороной – ушком.
ВОЙНА, СЛОВНО ДОРОЖНЫЙ КАТОК, БЕСПОЩАДНО ПОДМИНАЕТ ПОД СЕБЯ ВСЕ ДВИЖИМОЕ И НЕДВИЖИМОЕ, ЖИВОЕ И МЕРТВОЕ, ОСТАВЛЯЯ ПОСЛЕ СЕБЯ ИЗРАНЕННУЮ, ИЗМУЧЕННУЮ, ПОЛИТУЮ ГОРЬКИМИ СЛЕЗАМИ ПУСТЫНЮ. Она не щадит никого: ни людей, ни животных.
Однажды мы стали свидетелями страшной картины, которая повергла всех жителей в шок и стала темой различных разговоров и пересудов.
В один из дней на окраину села медленно втянулось огромное стадо коров. Оно было настолько велико, что растянулось от нашего села до соседней деревни, до которой было расстояние один километр. Но удивляло не столько количество скота, сколько истощенность всех коров поголовно. Они двигались медленной, пьяной походкой, едва передвигая заплетавшиеся ноги. В отличие от здоровых коров, у них передние и задние ноги работали не синхронно. Складывалось такое впечатление, что ногами командуют два разных существа. Головы у всех коров были опущены так низко, словно они определяли свой путь по запаху. Шкуры были настолько тонки, что, казалось, в любую минуту они прорвутся от выпирающих наружу костей скелета. По походке и по внешнему виду они были очень похожи на блокадных дистрофиков. Откуда их гнали и куда, я уже не помню. Но если судить по внешнему виду и усталости коров, то можно сделать вывод, что они прошли уже не одну сотню километров без пищи, хотя время было летнее и вокруг стояли густые заросли трав. Но самое страшное было впереди, когда некоторые коровы стали падать на землю, судорожно дергая ногами, шумно и часто вдыхая дорожную пыль, к ним подбегали пастухи с длинными ножами, ловко и быстро перерезали коровам горло и, подождав, когда стечет кровь, бежали к следующей жертве. А таких жертв, к великому сожалению, набралось немало. После прохода этого стада ходячих скелетов на дороге и на улицах нашего села остались лежать около десятка коровьих туш с перерезанными горлами в лужах крови. В свое время Ладожскую дорогу назвали «Дорогой жизни», а путь, пройденный этим стадом, вполне можно назвать «дорогой смерти». Местных жителей, знавших цену каждой корове и с любовью относящихся к домашним животным как к членам своей семьи, все увиденное на улицах повергло в шок. Еще долго после ухода скота не смолкали разговоры о тощем, голодном и смертельно измученном стаде.
