В то время большим дефицитом была бумага. ПИСАЛИ НА ГАЗЕТАХ, НА СТАРЫХ КНИГАХ, НА РАЗЛИЧНЫХ БУХГАЛТЕРСКИХ И ПОЧТОВЫХ БЛАНКАХ. ЧЕРНИЛА ДЕЛАЛИ ИЗ САЖИ ИЛИ СВЕКОЛЬНОГО СОКА. -Большим недостатком свекольных чернил было их быстрое скисание. Через несколько дней после их изготовления из чернильницы начинал исходить кислый запах, и их приходилось менять. Ручки и перья к ним тоже было очень трудно достать, поэтому писали гусиными перьями, как в 19-м веке, остро заточенными деревянными палочками. У некоторых были круглые стеклянные палочки.
Нам очень нравились государственные праздники. Накануне объявляли, чтобы завтра пришли с ложками и мисками. Мы делали это с большим удовольствием, потому что в эти миски нам накладывали какой-нибудь каши, и для нас этот день действительно был праздничным. Очень сожалели, что в году таких дней было очень мало.
Я уже писал, что зимы в те годы были очень снежные. Нашим любимым занятием были прыжки из окна второго этажа в сугроб. Во время перемены мы открывали окно в коридоре второго этажа и, перепрыгнув через подоконник, кубарем летели вниз, в сугроб. С удовольствием чистили крыши от снега. Крыши были все покатые. Обрубив лопатами кусок снега, который собирались спустить с крыши, один человек садился на этот обрубок, а другой сталкивал его вниз. Иногда этот кусок переворачивался в воздухе, и седока приходилось выкапывать из-под снега лопатами. К счастью, все эти рискованные забавы заканчивались благополучно.
ЕДИНСТВЕННЫМ УВЕСЕЛИТЕЛЬНЫМ УЧРЕЖДЕНИЕМ В ПОСЕЛКЕ БЫЛ КЛУБ, ГДЕ ИНОГДА ПОКАЗЫВАЛИ КИНОФИЛЬМЫ, А ПО ВЕЧЕРАМ ПРОХОДИЛИ ТАНЦЫ ПОД ГАРМОНЬ. Как почти все дома, клуб был сложен из толстых бревен и, очевидно, был рассчитан не на один век службы. Электричества во всей округе не было, и клуб освещался керосиновыми лампами. Причем, в отличие от жилых домов, которые освещались лучинами, коптилками и маломощными керосиновыми лампами, чаще всего без стекол, клуб освещался керосиновыми лампами «Молния», у которых можно было даже греться. Отличие обычной лампы от «Молнии» состоит в том, что у обычной фитиль плоский, а у «Молнии» круглый, и площадь огня намного больше. Этот фитиль, почти как у керогаза, горел под стеклом и освещал большую площадь помещения. Если учесть, что таких ламп в клубе горело несколько, то легко себе представить, насколько светлей светились окна клуба вечером. Фильмы демонстрировались в основном отечественные: про колхозную жизнь, про героев Гражданской войны. Из иностранных я помню фильмы с участием Чарли Чаплина, пожалуй, и все. Электроэнергия, необходимая для работы кинопроектора, вырабатывалась тут же, в зале, при помощи генератора, ручку которого необходимо было вращать вручную. Эту работу чаще всего выполняли ребятишки, нанятые киномехаником за возможность посмотреть кино. Сам киномеханик занимался только проектором, тем более что фильмы показывали по частям, и очень часто нужно было менять бобины. Во время демонстрации фильма он подавал команды ребятам: когда крутить ручку генератора быстрей, а когда медленней.
В выходные дни, когда не было фильмов, мы, ребятишки, бегали посмотреть на танцы. Нам, эвакуированным, было интересно полюбоваться на марийские народные танцы. Особенно интересно смотрелся коллективный танец «Веревочка». В нем могли принять участие все желающие сразу. Участники разбивались на пары, пары выстраивались в одну линию на всю длину зала лицом друг к другу, как только начиналась музыка, все стоящие в этом строю начинали притоптывать ногами, слегка приседая, и, обогнув своего партнера с одного бока, приближались к соседнему. И так все танцующие огибали друг друга, двигаясь с одного конца зала до другого, распевая при этом частушки. Рисунок этого танца напоминал плетение веревки, поэтому и назывался «Веревочка».
На левом берегу, недалеко от нашего пляжа, стоял маленький домик, в котором жил одинокий плотник. Этот домик заметно отличался от рядом стоящих своими маленькими размерами. Фактически это была одна комната с плитой, кроватью и столом. Стол стоял прямо у окна, окно почти все время было открыто, и почти вся домашняя жизнь плотника была на виду. Однажды утром, проходя мимо его открытого окна, картина, которую я увидел, заставила меня остановиться. Я не сразу понял, что происходит. За столом сидел плотник с намыленным лицом и водил по щекам огромным топором, изредка вытирая его большой тряпкой. Я стоял у его окна с разинутым от удивления ртом, пока он не соскоблил все мыло со своего лица. Я, конечно, понял, что он бреется, но что можно бриться топором, я узнал впервые и больше никогда ничего подобного не встречал. Через какое-то время этот плотник удивил меня еще раз. Тракторов в то время было мало, поэтому каждый появившийся на селе трактор не проходил мимо нашего внимания. Однажды, заслышав шум двигателя, я побежал на левый берег и увидел удивительную картину. Домик плотника был поставлен на большие сани, которые были прицеплены к трактору. Сам плотник сидел в своем домике за столом, пил чай и наблюдал за проплывающими домами из своего окна. Для меня это тоже показалось удивительным.
Живя в Башкирии, мы уже стали привыкать к ясному небу, когда не надо остерегаться нападения с воздуха, к посвистыванию кузнечиков с полей вместо гула фронтовой канонады, вечерним зорям вместо зарева пожарищ, но эхо войны докатывалось и до этих мирных, спокойных сел и деревень. Продолжали уходить на фронт молодые ребята, в деревнях и селах появились тяжелораненые и искалеченные войной люди, многие семьи, получив похоронки, оплакивали своих родных и близких. ВИДИМАЯ ТИШИНА БЫЛА ОБМАНЧИВА. ЗДЕШНИЕ ЖИТЕЛИ ТЕЛОМ БЫЛИ ДАЛЕКО ОТ ВОЙНЫ, А ДУШОЙ ВСЕ БЫЛИ НА ФРОНТЕ. ВМЕСТЕ С ТЕМИ. КТО БЫЛ В ЭТО ВРЕМЯ НА ПЕРЕДОВОЙ.
Я помню, как нашего соседа провожали на фронт чуть ли не всей улицей. Прошло где-то два или три месяца, и он вернулся домой, но уже без ноги. Несмотря на то, что он стал инвалидом на всю оставшуюся жизнь, многие говорили, что ему повезло. Он подарил мне несколько листиков белой, глянцевой немецкой бумаги, и я хранил их несколько лет, как какую-то драгоценность. После возвращения с фронта он развел у себя дома целую пасеку пчел, и, когда начинал качать мед, все время приглашал нас с тетей Женей к себе домой на дегустацию меда.
Я уже упоминал, что в километре от нашего села находилась небольшая деревенька Биктемировка. Примечательно то, что в этой деревне примерно 99 % жителей носили фамилию Буторины. У многих, кроме фамилии, сходились имена, отчества и годы рождения. Отыскать кого-то можно было только по прозвищу. Если ты его не знаешь, то отыскать было почти невозможно. Меня много раз приглашали в эту деревню поиграть на гармони на различных вечеринках, свадьбах и днях рождения. Там я увидел, как играются свадьбы по настоящему народному, старинному обычаю. Свадьбы действительно играли, а не напивались и разбегались, как частенько бывает в наше время. Некоторые товарищи напивались и в то время, но основная масса гостей принимала деятельное участие в свадебной игре.
Однажды к нам домой пришли две молоденькие девчонки из этой Биктемировки и стали просить тетю Женю, чтобы она отпустила меня в их деревню поиграть на гармони. Тетя Женя наотрез отказала им. Когда эти обиженные отказом девчонки уходили домой, то успели шепнуть мне на ушко, чтобы я, несмотря на запрет, приходил к ним во столько-то часов. Обычно я всегда старался слушаться тетушку. В то время у меня своей гармони не было, а тяга к игре была очень большая. Владельцы музыкальных инструментов давали поиграть с небольшой охотой, а если и давали, то на очень короткое время и под личным надзором. Только на вечеринках, гулянках или свадьбах я мог отвести душу, потренировать пальцы и разучить на ходу что-то новенькое. По этой причине я осмелился ослушаться тетушку и пойти тайком на вечеринку. На этом торжестве были одни девчонки двадцати-двад-цатипятилетнего возраста. Очевидно, мальчишки-односельчане были на фронте. Стол был скромный, но с бражкой и самогоном. Я тогда наигрался и наелся досыта. На дорожку меня принудили выпить бражки и самогоночки. Бражка мне даже понравилась. Она была сладенькая, а самогонкой я чуть было не отравился. Одним словом, сытый, пьяный, в хорошем настроении я возвращался домой. Я даже не заметил, как промахнул километр и оказался у ворот нашего дома. Тут мое настроение сменилось с положительного знака на противоположный. На улице у ворот стояла тетя Женя с веревкой на одном плече и явно ждала меня. Было большое желание взять ноги в руки и рвануть куда-нибудь подальше от этой угрожающей веревки. Но бежать было некуда. Девчонки, правда, предлагали мне свое убежище в случае холодного приема моей тетушкой. Улучив момент, когда тетя Женя отошла от ворот на приличное расстояние, я птицей пролетел калитку, пулей влетел в дом, забрался на русскую печку и закопался в тряпки, которые служили подстилкой. Обойдя все закоулки в комнате и не найдя меня там, она залезла по подставной лесенке на печку и сразу же обнаружила меня. Впереди была труба, справа стена, слева тетушка с веревкой, отступать было некуда. Получив несколько ударов веревкой по тряпкам, которые лежали на мне, я вспомнил, что между печкой и стеной существует широкая щель, куда я не раз лазил. Я перекатился к стене и прыгнул в эту щель. Когда тетя Женя убедилась, что добровольно я из этой дыры не вылезу, а веревка моей спины не достает, она слезла с печи, взяла у шестка длинную кочергу, которой мешают угли в русской печи, и начала выуживать меня из моей траншеи. Кончилось все тем, что я крепко ухватился за кочергу и обезоружил ее. Просидев продолжительное время в добровольном заточении, я был все-таки прощен, но пришлось выслушать очень длинное внушение, к чему может привести пьянство и непослушание.
