Я уже писал, что в 1936 году в Ленинграде в глазном институте мне сделали операцию, удалили глаз и поставили протез. Вся беда в том, что эти протезы быстро изнашиваются, и их нужно было менять ежегодно. А в юном возрасте, когда человек еще растет, нужна замена еще и по этой причине. В связи с войной и с той ситуацией, в какую попала наша семья, о выполнении всех этих правил не могло быть и речи. В конечном итоге сложилось такое положение, что дальше ждать было нельзя и нужно было срочно менять протез. Ближайшая больница, где могли мне помочь, была в городе Свердловске. После долгих раздумий тетя Женя решила отвезти меня туда. Решиться на эту поездку было непросто. Еще шла война. Поезда ходили не по расписанию, освобождая пути воинским эшелонам. В поезде почти все вагоны были общими. Билеты давали без указания мест и без учета вместимости вагонов. И не на каждый поезд можно было достать билеты. Посадка в вагоны напоминала старинную борьбу «стенка на стенку», и в вагоны попадали сильнейшие. Все, кто не достал билета или не сумел победить в посадочной борьбе, ехали на подножках между вагонами или на крышах. Кроме этого, у нас еще не было необходимого количества денег. Напомню, что мы на зиму заготавливали несколько мешков лесных орехов и семечек. Чтобы как-то выйти из создавшегося положения, тетя Женя решила взять с собой мешок семечек, продать их в Свердловске и тем самым оправдать нашу поездку. В намеченный день мы добрались до станции Янаул и стали пытать счастья в приобретении билета. В первый день мы билета не достали, хотя прошло несколько поездов. Вагоны проходящих поездов были похожи на вьюченных верблюдов. Кроме вагонов, забитых людьми под самую завязку, люди стояли в тамбурах, висели на подножках и сидели на крышах, держась за вентиляционные трубы.
Маленький одноэтажный вокзальчик был заполнен пассажирами до отказа. Большой хвост людей стоял у кассового окошка. Все диванчики и большая часть пола были заняты людьми. Кому не досталось места на общей скамейке, сидели и лежали на своем багаже. Мы устроились на полу, на мешке с семечками. Ночью устроиться на ночлег на одном мешке очень трудно, и я под утро залез под один из диванов и лег прямо на пол, положив под голову собственный кулак. Точно не помню, сколько я таким образом блаженствовал. Через какое-то время сквозь сон я почувствовал чье-то легкое прикосновение к моему лицу. Очнувшись, я не поверил своим глазам. Прямо перед моим лицом стоял хомяк или крыса и смотрел прямо на меня. Я в ужасе вылетел из-под этого дивана, и сон как рукой сняло. Взрослые после моего рассказа определили, что это был хомяк.
На второй день мы билет все-таки достали и даже сумели залезть в вагон и занять два места. КАК И ВСЕ ПОЕЗДА, НАШ ПОЕЗД ТОЖЕ БЫЛ ОБЛЕПЛЕН ПАССАЖИРАМИ. НА ПОДНОЖКЕ НАШЕГО ВАГОНА ТОЖЕ ВИСЕЛИ ЛЮДИ. Как известно, город Свердловск находится на Урале, и при подъезде к нему поезд проходит целый ряд хребтов по тоннелям. При заходе поезда в первый тоннель с улицы, со стороны подножки, мы услышали какой-то крик, и потом все стихло. Потом мы узнали, что на подножке нашего вагона ехала женщина с рюкзаком на спине. При заходе поезда в тоннель рюкзак зацепился за стенку тоннеля и стащил ее с подножки. Чем все это закончилось, мы так и не узнали. Шансов на то, что она осталась жива, было очень мало.
Далее мы благополучно доехали до Свердловска. Быстро нашли нужную нам больницу. Мне сделали все что нужно, и прежде, чем отправиться в обратный путь, тетя Женя поехала на базар продавать семечки, которые мы привезли с собой. Меня она оставила на вокзале в зале ожидания. Народу в тот момент было немного, и нам удалось занять место на скамейке. По соседству со мной расположилась необычная семейка. Необычность состояла в том, что глава семейства ехал куда-то с двумя женами. Все это я понял из их разговоров. Они говорили по-татарски, но так как я в то время неплохо знал и говорил на том языке, мне кое-что стало известно из их жизни. У обеих женщин на руках было по ребеночку грудного возраста.
Уже на улице начало темнеть, а тети Жени все не было. Я начал волноваться, да и есть очень хотелось. Я уже хотел сбежать с этого надоевшего вокзала и пуститься на поиски. Но незнание города сдерживало меня от этого поступка. Глубокой ночью, когда уже давно закрылись все магазины и рынки, когда добропорядочные люди улеглись на ночлег, пришла тетя Женя вся в расстройстве. Оказывается, только она начала торговать на базаре семечками, к ней подошли милиционеры, конфисковали ее товар и отвели в отделение как спекулянтку. Долго ее пытали, где она взяла семечки. Не хотели верить, что семечки выращены в собственном огороде. Требовали справку, подтверждающую этот факт. Поздно вечером ее выпустили, записав все данные и не вернув мешок с семечками.
На следующий день мы выехали домой и на сей раз добрались до места без приключений.
ОДНАЖДЫ Я НА ПОЛНОМ СЕРЬЕЗЕ ЗАЯВИЛ ТЕТЕ ЖЕНЕ, ЧТО РЕШИЛ ЖЕНИТЬСЯ. ОНА НЕ ЗАСМЕЯЛАСЬ И НЕ СТАЛА УКАЗЫВАТЬ НА МОЙ ВОЗРАСТ, А ПОСАДИЛА МЕНЯ РЯДОМ С СОБОЙ И СТАЛА РАССПРАШИВАТЬ: КТО НЕВЕСТА? НА КАКИЕ СРЕДСТВА МЫ СОБИРАЕМСЯ ЖИТЬ? Я рассказал, что это дочка председателя сельского совета, я пойду работать в пастухи, и на эти средства будем жить. Выслушав все это, она не стала ни смеяться, ни отговаривать, а просто, как говорится, приняла к сведению. Я даже не знаю, откуда у меня появились такие мысли. Мы с моей избранницей встречались очень редко и даже почти не разговаривали. У нас были разные компании: девчонки отдельно, мы отдельно. Очень скоро я про свою женитьбу забыл, но стала намечаться женитьба с другой стороны. К нам стал изредка похаживать дядя Леня Яркеев. Это был молодой человек, среднего роста, плотного телосложения, по национальности мариец. Одна нога у него была вывернута в ступне наружу, и при ходьбе он прихрамывал. Это увечье он получил в детстве. По этой причине его не взяли на фронт, и он остался работать в колхозе. Сам он был местный, и поэтому у него родни было в нашем селе немало. Кроме родителей были сестры, племянники, тети. Материально жили они очень хорошо. Я уже упоминал, что после революции они были раскулачены, и до самого последнего их отец все время надеялся, что им отдадут их дом, где в наше время располагался магазин и сельпо.
Дядя Леня в то время был холост, и родственники хотели, чтобы он женился на женщине своей национальности. Несмотря на это, он взял в жены русскую. Родители просто негодовали от непослушания сына и долгое время даже не общались с нами. В конце концов все-таки примирились, и мы иногда начали бывать у них в гостях. Одна из сестер от начала до конца так и не признала тетю Женю женой брата и различными колдовскими и приворотными снадобьями пыталась развести их. В какой-то степени ей удалось это сделать.
После женитьбы мы переехали в небольшой деревянный домик на другой берег речки. Питание наше заметно улучшилось. Дядя Леня приносил из колхоза различные продукты. У нас появились в кладовке целые мешки ржи, пшеницы, гороха, проса. Ко мне он относился по-отцовски. Лапти я сменил на валенки. Одним словом, мы жили в уважении, любви и согласии.
17 декабря 1946 года у них родилась дочка, назвали ее Людой. Рожала ее тетя Женя дома. Роды проходили очень тяжело. В тот день меня выгнали из дома чуть ли не с утра. Тетя Женя очень кричала. В обед мне дали поесть и снова предложили пойти погулять. Время было зимнее, пойти было некуда, и почти все это время я проплясал на площади вокруг церкви и сельского клуба. Нас, подростков, поздно вечером в клуб не пускали, поэтому я изредка забегал погреться в тамбур и снова выбегал на улицу. Периодически я подбегал к нашему дому, чтобы узнать, появился ли кто-нибудь на свет и можно ли мне войти. Подбежав в очередной раз, я сразу же понял, что все свершилось. Во-первых, тетя Женя уже не кричала, во-вторых, керосиновая лампа горела уже не в комнате, а на кухне. Постучав в дверь и получив разрешение, я вбежал в кухню. Первое, что бросилось мне в глаза: на кухне было жарко, как в бане. Во-вторых, на скамейке стояла большая ванна, наполненная водой. Рядом с бабкой стоял дядя Леня и держал на руках какой-то сверток и улыбался. Когда я вошел, он пригласил меня посмотреть на новорожденную сестренку.
