Примерно где-то во второй половине дня нас стали приглашать на собеседование в соседнюю комнату. Вызывали по одному, в сопровождении милиционера. Беседовала с нами женщина-милиционер, очевидно, инспектор детской комнаты. Отвечая на ее вопросы, я рассказал все то же самое, что рассказывал накануне дежурному милиционеру. Она очень внимательно меня выслушала, а потом сказала, что сейчас нас отвезут в детский приемник-распределитель, мы немножко там поживем, а потом нас отправят кого в детдом, кого учиться, кого работать.
Прошло еще немало времени, прежде чем в комнату вошел милиционер и скомандовал, чтобы мы выходили на улицу. НА УЛИЦЕ УЖЕ СТОЯЛА МАШИНА «ЧЕРНЫЙ ВОРОН», НА КОТОРОЙ ВОЗЯТ АРЕСТАНТОВ. НАС ПОГРУЗИЛИ В ЭТОТ «ВОРОНОК», У ДВЕРЕЙ СЕЛ СОПРОВОЖДАЮЩИЙ НАС МИЛИЦИОНЕР, И МАШИНА ТРОНУЛАСЬ. Окон в машине не было, и поэтому было невозможно определить, где мы ехали. С одного боку было что-то вроде вентиляционной решетки, и в одном месте я увидел знакомые еще с блокадных дней развалины и понял, что мы с Суворовского проспекта выехали на Старый Невский. Дальше через эту щелочку сориентироваться было невозможно.
Судя по времени, потраченному на поездку, можно было предположить, что нас завезли недалеко от милиции. Когда нас вывели из машины, я обратил внимание, что мы находимся во дворе четырехэтажного здания, а сам двор огорожен высоким, плотным забором, наверху которого проложена в три ряда колючая проволока. Рядом с воротами, в которые мы только что въехали, была проходная с постоянно дежурившим постом. Мне, уже побывавшем в детприемнике-распределителе на станции Бабаево, показались очень странными эти охранные атрибуты. Все это походило больше на колонию, чем на детприемник. Настроение еще больше испортилось, когда нас повели по самому зданию, все двери были закрыты на замки, и у каждой двери сидел ключник со связкой ключей. Пройдя несколько таких дверей, которые за нами тут же закрывались на замки, милиционер привел нас в канцелярию, которая находилась на первом этаже. Работник канцелярии и милиционер что-то записали в книгу, и милиционер тут же удалился. Каждому из нас были заданы вопросы, в основном анкетного характера. Потом нам объяснили, что нас доставили в детский приемник-распределитель. Здесь мы долго не задержимся. Через короткое время мы все будем трудоустроены. После беседы нас отвели в подвал, где были душевые, постригли наголо, нашу одежду заменили на детдомовскую и развели по группам.
Здание детприемника находилось на Старо-Невском проспекте, рядом с Александро-Невской лаврой. Раньше в этом здании находилась общеобразовательная школа. Планировка здания не менялась, и в каждом бывшем классе располагались группы воспитанников.
Меня распределили в группу, которая находилась на третьем этаже здания. Входы с лестницы на каждый этаж были отгорожены плотными стенами. В каждой такой стене была дверь, которая тоже была закрыта на замок и охранялась круглосуточно. Сразу же при входе в коридор бросается в глаза его безлюдность. Кроме ключников и другого обслуживающего персонала в коридоре никого не было. Потом я узнал причину этого безлюдья, а сначала меня это очень удивило. ВЕСЬ СЕКРЕТ СОСТОЯЛ В ТОМ, ЧТО В ДЕТПРИЕМНИКЕ ПРИМЕНЯЛСЯ ЛАГЕРНЫЙ РЕЖИМ СОДЕРЖАНИЯ ВОСПИТАННИКОВ. Я ИМЕЮ В ВИДУ НЕ ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ, А ЛАГЕРЬ ЗАКЛЮЧЕННЫХ. Так как это был распределитель, то количество детей в группе постоянно менялось. В среднем в каждой группе было от тридцати до пятидесяти человек. Здесь можно было встретить пацанов со всех республик СССР и самых разных национальностей. В нашей группе был один парень из Германии. Он выдавал себя за малолетку и жителя СССР. На самом деле ему уже было за 18 лет. Когда все разузнали, ему дали 24 часа с выездом за пределы нашей страны.
Каждая группа имела две комнаты: игровую, где находились днем, и спальню. ВЕЧЕРОМ РАЗДЕВАЛИСЬ ДО НИЖНЕГО БЕЛЬЯ, АККУРАТНО СКЛАДЫВАЛИ ОДЕЖДУ НА СТОЛ В ИГРОВОЙ КОМНАТЕ И ВСТАВАЛИ В СТРОЙ. ВОСПИТАТЕЛЬ СЧИТАЛ КОЛИЧЕСТВО КОМПЛЕКТОВ ОДЕЖДЫ, УЛОЖЕННЫХ НА СТОЛЕ, СВЕРЯЛ С КОЛИЧЕСТВОМ ВОСПИТАННИКОВ В СТРОЮ, И ЕСЛИ ВСЕ СХОДИЛОСЬ, ТО УВОДИЛ СТРОЙ В СПАЛЬНЮ. Утром поднимали по команде, выводили в коридор, в строю всех пересчитывали, и если недостачи не обнаруживалось, то после зарядки отводили в группу одеваться, в туалет и в столовую на завтрак. По зданию разрешалось ходить только организованно строем и в сопровождении воспитателя. Одиночные хождения разрешались как исключение. В основном целые дни проводили в игровой комнате, под замком. В коридор выходить не разрешалось, а если такое разрешение удавалось получить, то только подальше от окон. У нас был третий этаж, окна заколочены гвоздями, и этот запрет был просто непонятен. Коридорные окна выходили на Невский проспект, и мы всегда смотрели на прохожих и завидовали им, что они могут так свободно ходить по улице в любое время, когда захотят, и без охраны.
В туалет ходили не по собственному желанию, а по желанию воспитателя. Подавалась команда на построение, всех стоящих в строю пересчитывали, после выхода из туалета пересчитывали снова и вводили в группу. Такая же процедура проводилась при походе в столовую и во всех других случаях, когда нужно было переместиться из группы в какое-то другое место. На прогулку выводили два раза в неделю во двор приемника. Вот почему был нужен такой высокий забор и трехрядная колючая проволока. Во время прогулки, кроме воспитателя, по периметру двора неспешно прогуливался охранник. На окнах нашего этажа решеток не было, а вот окна четвертого были все зарешечены.
Ребята с наших групп были задержаны в основном за беспризорничество, а пацаны с 11-й группы, которая была на четвертом этаже, совершили какие-то уголовные преступления и содержались в детприемнике до решения суда. В нашей группе тоже были ребята, совершившие преступления, но об этом знали только мы, и поэтому они находились не в 11-й группе, а в нашей.
Мы знали, что один из наших убил свою бабушку. Другой спалил родительский дом. Такие ребята знали, что их ищут, и жили в детприемнике под вымышленными именами и фамилиями. В мою бытность только в нашей группе родители нашли своих сыновей дважды. При встрече выяснилось, что у них имена и фамилии были совсем другие.
ПОСЛЕ ОФОРМЛЕНИЯ НОВИНКА В ДЕТПРИЕМНИК, ЧАЩЕ ВСЕГО НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, ЕГО ПРИГЛАШАЛИ В КАНЦЕЛЯРИЮ НА ДОПРОС, ГДЕ ДО МЕЛОЧЕЙ ДОПЫТЫВАЛИСЬ ОБО ВСЕХ ДЕТАЛЯХ БИОГРАФИИ. Очень подробно расспрашивали и о ближайших родственниках. Все показания по каким-то каналам проверялись, и если все было так, как рассказал допрашиваемый, то его больше не беспокоили. Но если что-то не сходилось, то его продолжали таскать на допросы, пока не докапывались до истины. В нашей группе был один такой товарищ, которого таскали на допросы чуть ли ни каждую неделю, и каждый раз он выдумывал новые легенды. Несколько раз его допрашивали не в канцелярии, а прямо в группе, при нас, и каждый раз он во время допроса падал в обморок. Какая у него была тайна, не знали даже мы.
В детприемнике среди воспитанников были и Ленинградцы, которых выловили в подвалах, но основная масса была из других городов и республик Союза. Для доставки таких ребят на родину в детприемнике существовала бригада эвакуаторов. Были случаи, когда во время этих перевозок совершались побеги, а один эвакуатор даже погиб. Он повез очередную группу ребят в Белоруссию, причем в товарном вагоне. Судя по всему, этот эвакуатор любил выпить. После очередного возлияния он крепко уснул. Ребята на какой-то станции открыли вагон, подожгли солому, на которой спал эвакуатор, и разбежались в разные стороны. Как мы потом узнали, этот товарищ сгорел вместе с вагоном.
