Живые карие глаза смотрят на меня с привычным мужским интересом, и в груди становится тесно, встаю с кровати, разрывая наше объятье, забирая свою руку из его сильной хватки. Укутавшись одеялом, поднимаю с пола сарафан, быстро натягиваю и иду на кухню. Лучше я приготовлю дурацкую яичницу с гренками, чем буду видеть его глаза. Прохожу мимо зеркала, в отражении — отчаянье и страх. Сейчас, вот сейчас Кириллов натянет штаны, застегнет ремень с привычным звякающим звуком, рубашку и скажет, что ему пора…
Достав из холодильника яйца, неловко роняю одно из них на пол, опускаюсь на колени и начинаю собирать тягучую массу салфетками. Нервно комкаю бумажку, что плохо впитывает растекшийся по линолеуму желток.
Никогда не плакала из-за мужчин, не знала, что можно сходить по кому-то с ума и терять себя в чужих руках, а вот опять не могу сдержать слез. Плечи безвольно опадают, когда я слышу его шаги, Кириллов идет босиком и абсолютно голый. Он не стыдится своей наготы. А я все еще ползаю на полу, поднимаю на него глаза и вздыхаю. Не могу устроить разборок, даже поссориться не могу. Разве виноват Кириллов, что встретил меня слишком поздно?
Олег опирается о косяк и молчит. Он и вправду сделал выбор. Я просто уверена. Тянет, не может произнести жестокие слова вслух, жалеет меня, после Жениных выкидонов.
Ну почему он молчит? Я больше не могу находиться в неведении.
— Ты, наверное, хочешь позавтракать и спешишь, да? — поднимаюсь и устремляюсь к мойке, начинаю мыть руки и тарелки.
А потом срываюсь, не выдерживаю, швыряю тряпку и начинаю плакать, нет, не плакать, рыдать, как маленький ребенок.
Сегодня суббота, наверное, день посещений в этом его реабилитационном центре, и он наверняка захочет провести время с женой.
— Не могу больше, — закрываю лицо руками.
— Перестань, — подходит ко мне Олег разворачивает и обнимает, прижимая к своему сильному телу.
Красивый, какой же он красивый, даже сейчас.
— Перестань реветь, — улыбается Кириллов.
— Не понимаю, что смешного? — злюсь из-за его улыбки, вытираю щеки и глаза, шмыгаю носом. — Твоей жене стало лучше, я рада, я, правда, рада. Пусть выздоравливает! И я хочу, чтобы ты был счастлив, Кириллов. Если так надо, то…
— Думаешь, я пришел попрощаться? Правильно говорит Глеб Дмитриевич, Пашке нужно укоротить язык.
Резко втягиваю воздух носом.
— Да, пришел выбрать и выбрал, — бубню ему в плечо, слезы все равно катятся. — Хочу, чтобы ты был счастлив, — повторяюсь. — Ты ее много лет любил, я понимаю. Я все понимаю.
— Да, много лет, — произносит медленно и вдумчиво. — С первого взгляда, и еще больше после трагедии. Сильно любил. Поэтому не мог смириться, что жизненные обстоятельства оказались сильнее меня. Тяжело мне было, Лиза, я человек привычки, человек, который не кидается словами. Человек, для которого долг, честь, совесть и обязанности не пустые слова. Я привык контролировать свои решения, свою жизнь. Не мог принять все то, что происходило со мной последние месяцы, потому что происходило это без моего участия. Ты, моя повариха, свалилась на меня, как снег на голову, вырвала из привычной жизни, поломала все мои границы, изувечила все правила. Мне нужно было время.
— Олег, лучше все сразу скажи, что теперь, — царапаю его грудь ногтями, едва держусь на ногах от переизбытка эмоций, пытаюсь отстраниться, но он не отпускает.
— Лиза, и что теперь? — спрашивает он меня.
Это злит, это ранит, я закипаю от негодования. Ну что он меня мучает? Не надо меня жалеть. Хватит растягивать рану в сердце до невероятных размеров. Для меня это никогда не было просто интрижкой, я выбрала Кириллова сердцем и отдала всю себя без остатка. Разве я не заслужила хоть немного правды сейчас? Лучше сразу выкинуть и все, главное резко, как отдирают присохшую повязку от раны.
— Не знаю, Кириллов, что теперь!? — срываюсь на крик. — Это ты мне скажи!
И он прижимает еще крепче до ломоты в костях, гладит по голове, целует в макушку и, почему-то, смеется, грустно так и совсем тихо:
— А теперь я люблю тебя.
Глава 37
Олег
Коридор штаба. Сколько раз я ходил по нему с чувством гордости, а сейчас ощущаю себя так, будто меня предали. Письмо о необходимости сюда явиться, я получил по почте. Лето подошло к концу, совсем скоро лагерь закроется и, как это ни печально, мне нужна работа. Не знаю, что они еще придумали, но я привык выполнять приказы. Надо, значит надо. Собрав весь свой профессионализм в кучу, следую мимо развешанных на стенах фотографий. Доска почета, когда-то я здесь тоже весел.
— Олег Борисович, — улыбается молоденькая девочка в форме. Не помню, как ее зовут. То ли Маша, то ли Даша. Я лично не видел, но говорят что, несмотря на хрупкое с виду телосложение, она мужиков из огня выносит. Женщин в отрядах мало, по пальцам можно пересчитать, но если попадают, то только самые достойные. — Мы рады, что вы вернулись.
Я лишь киваю, как обычно строг и хладнокровен. С некоторых пор, я улыбаюсь только одной женщине. Она при этом млеет и печет мне пироги с курицей. А я обожаю пироги, а еще домашние пельмени и лазанью по особому рецепту. Но сейчас не об этом. Куда это я интересно вернулся? Физически вошел в здание штаба? Это я молодец, конечно.
Секретарь мне тоже улыбается, провожая по красной ковровой дорожке к огромной двойной деревянной двери. Девушка предупреждает о том, что я явился, и пропускает меня внутрь.
Здесь обнаруживается целая толпа народу. Вдоль длинного стола сидят мчсовцы, с которыми я ни один год спасал людей. Здесь и Петров, и Фёдор, и отряд Глеба Дмитриевича в полном составе. И даже Викинг, который завидев меня, сразу же подрывается по стойке смирно.
— Здравия желаю, товарищ командир, — кажется, он шепелявит, как будто у него не хватает одного переднего зуба.
— Не переигрывай, — дергает его за рукав Петров, заставляя сесть на место.
Я здороваюсь со всеми и сажусь. Место для меня осталось одно — в центре, как раз напротив начальника штаба. Что за странное мероприятие? Похоже на проводы на пенсию. Сейчас утюг для меня вынесут и именную грамоту с букетом гвоздичек.
— Ну привет, Олег Борисович, загорел в своих лагерях, посвежел. Олег Борисович, у нас тут сложилась крайне болезненная ситуация.
Я прочищаю горло и переплетаю пальцы рук, внимательно слушая.
— Твой сменщик, молодой и, казалось бы, резвый офицер не справляется.
— Мы четверых потеряли за три месяца, Борисович, — как обычно перебивает Петров. — Это очень много.
Начальник штаба поднимает руку, требуя замолчать.
— Статистику мне портит твой сменщик. В общем, мы приняли решение восстановить тебя в должности или...
— Или... — усмехаюсь.
— Если ты не согласишься, то отряд 1284 будет расформирован. И на плечи Глеба Дмитриевича ложится еще один огромный участок работы.
