– Хам! – капитан тихо зарычал в эфире. – Видишь их?
– Не смотрел! – еще тише откликнулся лейтенант. – Палево выглядывать!
– Выглядывай! – прорычал амбал. – Урагана не слышно! Надо базу чинить, пока не околели!
– С этой стороны никого не вижу! – прошептал Хам.
– С этой тоже чисто, – ответил Порфирьев.
Похоже, капитан прокрался к входному пологу, распечатал в нем щель и смотрел через нее. Но из-за того, что снаружи царствует пылевой океан, погруженный во тьму ядерной ночи, заметить эту щель полуживой Антон не смог.
– Рискнем! – решил амбал и повысил голос: – Всем включить обогрев! Володя, ступай к Хаму, разберитесь, что со стеной!
Внутри базы вспыхнуло освещение, солдаты врубили печку на максимум и запустили фильтровентиляционную установку. Антон попытался включить собственный обогрев, но не смог. Поломанные пальцы правой руки не слушались, эту руку он вообще не ощущал, а на левой руке пальцы стали деревянными и не попадали в элементы управления.
– Олег… – просипел Овечкин, но едва услышал сам себя. – Помогите… Кто-нибудь…
– Не дергайся! – Расплывчатый силуэт амбала возник рядом, и его незаметная рука включила обогрев. – Лежи спокойно, надо сделать шину. Где твоя перчатка?
– Уронил… – Полуживой Антон почти не различал его через заиндевевший лицевой щиток. – Руки не чувствую… У меня обморожение… Мне ампутируют кисть, да?
– На обморожение не похоже. – Порфирьев поднял его на руки и потащил к печке. – Ты вовремя руку к животу прижал. Перемерз сильно. Сейчас начнет отходить. Сначала будет очень больно, потом очень жарко, как в прошлый раз. Придется потерпеть. Тех! Что у вас? Мне нужно Овечкину шину наложить!
– Крепление лопнуло! – откликнулся молодой техник. – Несколько петель развалилось, штифты повыпадали. Штифты уже подобрали, петли сейчас заварим. Если еще одного такого урагана не будет, то до Центра продержимся, а там починим по нормальному.
– Добро, – заключил капитан, усаживаясь возле тяжело дышащего Антона.
Несколько минут он возился с его ничего не ощущающей правой рукой, и Овечкин слышал, как хрустят кости пальцев. От отчаяния он чуть было не заорал, собираясь потребовать, чтобы злобный мизантроп был осторожней с ним хотя бы в такой ситуации, но оказалось, что это хрустит какая-то деревяшка, из которой Порфирьев нарезает шины для пальцев. Капитан прибинтовал каждый из сломанных пальцев к отдельной шине, после чего зафиксировал их вместе еще одной шиной, соорудил поверх всего этого повязку и натянул на получившуюся конструкцию перчатку от скафандра.
– Перчатку пришлось примотать бинтом, – объяснил он, укрепляя Овечкину руку на перевязь, состряпанную из остатков грязной повязки, которая была у Антона до этого. – Из-за шины ее, как положено, не натянуть, так что до стандартных креплений она не дотягивается. Следи за ней внимательно, чтобы не потерять. Особенно сейчас, когда переохлаждение начнет отходить.
Переохлаждение начало отходить через минуту после того, как лежащий возле печки Антон ощутил, как его скафандр теплеет изнутри и снаружи одновременно. Адская боль вгрызлась в нервные окончания, и следующие четверть часа Овечкин тихо выл, катаясь по полу вместе с десятком грузчиков, испытывавших точно такие же ощущения. Потом жестокие мучения начали отступать, навалилась нестерпимая жара, и Антон пытался пить, заливая водой пылающую во всем теле металлургическую домну. Какая-никакая адаптация сказалась и здесь, пытка закончилась у него раньше всех, и обессилевший Овечкин провалился в тяжелый сон.
Через сколько-то там часов его разбудили на прием пищи, и Антон, страдальчески прижимая к телу поврежденную руку, побрел получать сухой паек. Люди ели молча, на лицах грузчиков отпечатались следы недавних мучений, и никакого энтузиазма не осталось в помине. Овечкин иронически усмехнулся про себя. Ну как? Все еще хочется быть добровольцами? Это вам не в теплом экскаваторе копать ангар в двух шагах от надежного и безопасного бункера с гостеприимно распахнутым биорегенератором! Только идиот полезет в эту долбаную экспедицию по собственному желанию!
Часы, оставшиеся до начала следующего цикла антирада, прошли в тягостном ожидании чего-нибудь негативного или очень негативного. Что происходит на улице, было непонятно, ушли роботы насовсем или еще вернутся, никто не знал. Время от времени Порфирьев распечатывал вход и смотрел наружу через узкую щель, но долго облучаться не хотел даже он, и все понимали, что никаких гарантий это его наблюдение не дает. Ураганов, к счастью, больше не было, но сильная метель мела каждые полчаса, словно по графику, а перед самым выездом и вовсе начался настоящий буран. В таких условиях покидать базу было нельзя, свернуть ее под бураном невозможно, поэтому выезд задержался еще на полтора часа.
Спасибо программистам, которые кодили ИИ этих долбаных роботов – жуткие железки ничего не сделали транспорту. Они осмотрели его, как в прошлый раз, убедились, что внутри пусто, и просто ушли. Правда, половина якорей оказалась оборвана, то ли ими, то ли ураганом, не поймешь. Но кого это волнует? Якоря удалось найти, и то хорошо, хотя на это тоже ушло время. В итоге движение начали в девятнадцать ноль пять сто девятого дня после катастрофы, то есть фактически ночью, когда к темноте забившего атмосферу океана радиоактивной пыли добавилась темнота обычная, свойственная ноябрю. Или уже декабрю. Да какая разница?! Лишь бы выжить! В общем, когда буран сменился штилем, Порфирьев заявил, что первоначальный план меняется, и оставлять тут один грузовик, чтобы грузить машины по отдельности, он не будет. Все согласились с его решением с непередаваемым энтузиазмом, потому что снова нарваться на роботов никто не хотел. Не убьют ходячие железяки – так заживо замерзнешь, пока будешь от них прятаться. Базу свернули в рекордные сроки, потом еще четверть часа заводили транспорт, превратившийся в раскаленные от пятидесятиградусного мороза сугробы, после чего всей колонной двинулись к Росрезерву.
До складов оставалось всего пятьдесят километров, но на этот раз погодные условия были самые что ни на есть стандартные: через двадцать километров пути начался буран, и видимость упала до пяти метров, если не ниже. Полчаса колонна ползла через сплошное месиво из радиоактивного черного снега и еще более радиоактивного грязного земляного крошева со скоростью пешехода, потом буран с привычной внезапностью прекратился, и скорость удалось увеличить. В район Росрезерва вышли через два часа вместо одного, поломанные пальцы ныли от непрекращающейся вибрации двигателей, и страдающий от монотонной боли Антон ощущал в груди нарастающий дискомфорт. А тут еще выяснилось, что Порфирьев не может найти место, в котором начинается дорога, прокопанная людьми Брилёва к подземным воротам Росрезерва. Колонна сделала два круга, после чего капитан остановил машины в первоначальной точке и заявил в эфире:
– Пойду осмотрюсь. Хам, остаешься за старшего! Связь на армейской частоте! – Его расплывчатый силуэт выскочил из кабины вездехода и мгновенно растворился в пыльном мраке.
Минут двадцать ничего не происходило, лишь лейтенант раз в минуту произносил что-то односложное, не слышное изнутри шлема, видимо, уточнял, живой ли еще Порфирьев. Потом началась метель, и связь пропала вместе с остатками видимости. Сорок минут вокруг бушевало бурлящее море черной ледяной пурги, затем все стихло, и Хам попытался вызвать Порфирьева. Тот ответил неожиданно четко, и все расслабились, значит, где-то рядом. Спустя минуту раздался стук в задний люк вездехода, и лейтенант распахнул дверь.
