* * *
Меня как будто держали за обе ноги. К онемевшему плечу добавились онемевшие ноги. Я не могла заставить себя сделать хоть шаг ни в ту, ни в другую сторону. Паша орал «Кабан!» – как будто понимал больше меня. Мы никогда не верим в то, чего не видели. Чтобы послушаться Игорька и бежать к выходу… Да что я, совсем что ли?! Я подхватила Пашу и побежала вперед, туда, где Игорек и Маринка.
Паша легко за мной поспевал. Мы топали как хромой слон, чуть не влетели в стену, но вовремя повернули. В лицо ударил луч Кабаньего фонаря.
* * *
Он лежал на полу, этот фонарь, освещая стены, пол и даже высоченный потолок. И очередную грязную лужицу под ногами. Самого Кабана нигде не было, рядом стояла Маринка, вцепившись двумя руками в Игорька, и мелко трясла его за куртку.
– Ты… Что ты видел, можешь сказать? Можешь?!
Игорек влепил ей затрещину, развернул и подтолкнул к выходу:
– Я сказал, уходим!
– Да иди ты! – Маринка вывернулась, подхватила Кабанов фонарь и зашарила им по стенам и полу.
Луч метался как бешеный, я еле успевала за ним следить. Стены, пол, стены… Игорек отобрал фонарь, отбросил в сторону так, луч чуть не ослепил меня, опять отвесил Маринке оплеуху…
Мы с Пашей стояли как дураки, не решаясь вмешиваться.
Я первый раз видела Игорька таким бешеным. Он тряхнул Маринку за шкирку как щенка:
– Домой, я сказал! – Луч фонарика осветил его красную физиономию, красный нос, ссадину на щеке и блеснувшую слезинку.
– Ты чего? Плачешь, псих?
– Оно… Уходим! – Он рванул вперед, уволакивая Маринку, промчался мимо нас с Пашей. Маринка болталась за ним как неуклюжий огромный флаг.
Паша ошалело смотрел им вслед. На секунду они остановились, только чтобы Игорек рявкнул:
– Ну, че стоим?! – И опять рванул по коридору, оглушительно топая.
* * *
Я стояла где оставили. Больше всего хотелось послушаться Игорька. Но я не верила. Никто не верит тому, чего не видел. Я изо всех сил подумала, что это какой-то глупый розыгрыш, что сейчас из-за спины выскочит Кабан и скажет: «Бу!»
…А вместе с ним и Леха.
Чушь. Не время, не место, и не такой человек Кабан: при всем его шутовстве он бы не стал здесь и сейчас…
Паша все так же вис на моем плече, вопросительно глядя на меня. В паре шагов от нас брошенный Кабанов фонарь освещал пустую обшарпанную стенку.
– …Я не видел его таким! Даже когда Санчика убили.
Санчик – какой-то десятиюродный брат Игоря, младше его лет на семь. Они почти не общались. Игорь, когда узнал страшную новость, несколько дней не ходил ни в школу, ни гулять. Честно говоря, мы вообще его не видели. Не таким – никаким. А когда увидели – не знали, что сказать. Слова утешения всегда звучат глупо, как в кино. Никто не хочет говорить глупости, когда случается страшное.
– Так! Давай думать, как взрослые люди. Что конкретно с ним могло случиться?
Паша отпустил меня, и сразу плечу стало холодно. Кряхтя, он дохромал до брошенного Кабанова фонарика, поднял его, и луч заметался по сторонам. Стены. Облупившиеся, грязные, но просто стены. Пол. Царапины, сколы, трещины, огромные, от пола до потолка, – и ни намека на то, что же произошло.
– Ты в курсе, что дом аварийный?
– Если бы Кабана тупо завалило, мы бы услышали…
– Каба-ан! Ле-ха!
Вышло глупо. Нам прекрасно видно, что здесь никого нет.
* * *
Из коридора был путь назад к выходу и еще влево, куда вела огромная дверь, двойная, как в зрительный зал.
– Отойди за спину.
Я послушалась. Паша потянул ручку.
Дверь подалась легко, сразу стало светлее и почему-то спокойнее. Да, здесь были окна.
Комната была достаточно светлая: много больших грязных окон почти до пола. Я выключила фонарь и шагнула за Пашей.
Зал. Настоящий бальный зал, как в кино. Черт его знает, что тут находилось раньше, мы не бывали в этой части особняка, даже когда он был клубом. Но сейчас помещение больше всего напоминало танцевальный зал. Я даже подняла голову поискать на потолке шикарную люстру, которые в кино падают на голову, но почему-то не убивают, а надеваются на шею как платьице в пол. Хрустальное. На потолке ничего не было, только трубы. Много странных труб. А вот внизу, на полу, в луже блестящей грязи валялись какие-то тряпки.
– Что там?
Пока Паша хромал, я подскочила первой – и пожалела. В ноздри как по башке ударил Кабанов «Черный дракон»: даже здесь, сейчас, сквозь этот тяжелый запах болота. В глаза бросилась куртка, слишком знакомая, чтобы не узнать…
– Куртка!
По-моему, я завизжала. Эта жуткая куртка бросилась в глаза, да так и застряла пропечатанной на сетчатке картинкой. Куртка. С торчащей из кармана бутылкой воды и дурацкой нашивкой с логотипом какой-то компании. Джинсы и кроссовки лежали там же, одежда свернулась калачиком, как будто внутри кто-то есть.
За запахами «Дракона» и болота запоздало раскрылся запах крови. Я вдохнула и чуть им не подавилась, еле успела отвернуться. И меня тут же вывернуло под ноги подошедшему Паше.
– Ты чего?! Ты… Черт!.. – Он постепенно переходил на визг, и в голове я уже визжала сама, но оба мы глупо стояли на месте, глядя на то, что осталось от Кабана. Мерзкий голосок внутри шептал: «Теперь веришь?»
– Да что случилось-то?! – завопил Паша и поскакал обратно на выход. Я за ним. – Игорь! Маринка! – Он бежал и орал, забыв о ноге.
Я за ним.
Не помню, как мы выскочили в зал, легко проскакали вверх по ступенькам, Паша распахнул двери в холл.
* * *
Луч фонаря тонул в темноте. Я догнала, с размаху влетела Паше в спину, он устоял. Под ногами была все та же грязная ковровая дорожка, фонарик освещал ее еще пару метров, а дальше – все. Все поле зрения занимала чернота. Глянцевая, объемная, как будто холл наполнили мазутом сверху донизу.
– Теперь видишь? Это оно! То, что было в гардеробе…
– Заткнись.
Паша протянул руку, взвыл, отпрянул, сбил меня с ног, рухнул сам и уже ногой захлопнул дверь.
* * *
Потом вскочил и потащил меня вниз по ступенькам. Не показалось. Не показалось что? Мазутная чернота, которая попадала в свет фонаря там, в гардеробе… Пашка видел ее! Я не сошла с ума.
…У самой оркестровой ямы Паша свернул к запасному выходу. В былые времена эти двери светились лампочками с надписью «Выход», как в кино, а теперь и лампочек не осталось. Пашка рванул на себя дверь, она подалась, выскочил в коридор, еле освещенный парой окон, и потащил меня вниз по лестнице.
* * *
Дубовые двери расходились на щелочку, ровно настолько, чтобы разглядеть снаружи свет и дужки навесного замка. Паша зашарил фонарем под ногами, хотя дневного света вполне хватало, чтобы разглядеть тут все. У самого выхода валялся скелет табуретки, давно лишенный сиденья. Ножки из металла, можно попробовать. Я молча подняла табуретку и протянула Паше. Он налег на дверь, вытолкнул в щель ножку и попытался поддеть ею дужки замка. Я слышала только скрежет металла по дереву, даже дневной свет не успокаивал. Дневной свет. Какие же мы тупые!
