– А-а-а-а, – теперь и я рассмеялась. – Вот в чём дело! Ты думаешь, что в истории есть теневой игрок или я заранее обеляла себя перед следователем?
Антон кивнул.
– Есть. И зовётся он мозг. Всё от него.
– Поясни.
– Я была запугана, поругана, ненавистна даже самой собой. Я представляла собой классический формат жертвы. Меня втянули, меня заставили, меня напугали. В этой ситуации можно обвинять всех вокруг, ведь они такие страшные, а я – бедная и несчастная. У них пистолеты, а у меня – руки; у них насилие, а у меня – слёзы. Так можно продолжать до бесконечности. Могу сразу сказать, что когда Артём явился ко мне после того, как я увидела его на юге, я всё еще считала себя жертвой. Вела себя, как жертва, полагая, что Мосейчук куда опаснее, чем он был на самом деле. Я сама загоняла себя в угол. Впрочем, «угол» – не слишком правильное сравнение. Утрирую, но это правда. Так вот, я садилась в этом углу, отвернувшись от мира. Не получала удовольствия от слежки, от того, что многое удалось узнать, высчитать, увидеть. Это игра, но я не получала от неё удовлетворения, а наоборот – уничтожала себя, стирала из полноценной жизни.
Я ненадолго замолчала, показывая собеседнику взглядом, что хочу ещё кофе. Антон налил мне из термоса напитка, и я с большим удовольствием глотнула.
– Перелом случился. Даже не спрашивай когда и при каких обстоятельствах. Сработал «Синдром отличницы». Я желала сделать свою работу идеально. После: отключился страх, что придёт наказание и я стану ещё большей жертвой. Играла, обдумывая, что делать дальше.
Пожала плечами и отпила ещё кофе.
– Я ведь всё это рассказывала. Ты плохо слушал?
Антон нахмурился и с готовностью заявил:
– Хорошо слушал, потому и не понятно. Ты могла снова скатиться на уровень: «Жертва».
– Не могла – перегорела. Когда я начала готовить себе отступ для правосудия, я не думала, что умру. Но я умерла, и меня едва откачали. Когда очнёшься – становишься другим. Восприятие изменяется. Появляется единственное превалирующее желание – жить. Ты начинаешь измерять любую ситуацию собственными рамками – значит, априори становишься охотником. Я играла в смерть, хотела извлечь из неё максимум – дура! Ценнее жизни нет ничего! Даже играть в подобные игры никому не советую. Я вернулась в этот мир, и снова на тот свет не тороплюсь.
Антон кивнул:
– Понятно.
– Что тебе понятно? Игра не пошла по моим правилам, но у меня открылась моральная возможность быстро реагировать на меняющуюся ситуацию, искать выход из неё, действовать резко и логично. Я стала ясно мыслить, а постоянное напряжение и волнение покинули меня.
– Ты стала иначе относиться к своей роли в сюжете Мосейчука.
– Верно. Подставила ему подножку, когда пришло время.
– А если бы оно не пришло?
– Я бы его привела, – расхохоталась я.
Антон смотрел на меня с непониманием и презрением. Чувствовала за собой вину в этом, ведь совсем заморочила парню голову.
– Не злись, – я отдала ему крышку от термоса, в которой уже не осталось кофе. – Я наказана за всё. Покойники ко мне приходят, помнишь? Та ещё развлекуха! Ладно, я подремлю. Разбуди меня на подъезде к городу.
Глава 14
Я вошла в комнату, единственным источником света в которой был настенный светильник. В кресле дремала девушка. Её лицо, без косметики, обрамлённое русыми, прямыми волосами, находилось в тени, а жёлтый свет падал на обтянутую футболкой грудь, тонкие руки, голые колени.
Принюхалась. Пахло сырниками и кофе. Ещё присутствовал какой-то запах, но я не могла его определить. Наверное, её духи, которые она купила накануне. Девушка долго стояла у витрины в парфюмерном магазине, втягивая носом запах бумажных палочек, на которые набрызгала парфюм из пробников. И ведь выбрала же! Непонятно чем пахнет!
Тяжело глотнув, двинулась вперёд. Переступала с ноги на ногу, стараясь не создавать шум. Неожиданно, паркетная доска под моим весом заскрипела, и я замерла, боясь разбудить девушку. Но она даже не шелохнулась.
Внутри всё клокотало. Страх, сомнение, злость и желание перебороть обстоятельства, словно стервятники кусали мою душу. Сердце пропустило удар, взлетело к горлу и, застряло в нём шипастым комом. Я понимала, что решимость может испариться, но продолжала медлить, разглядывая девушку.
В голову пришла мысль, что зря всё затеяла, и выход можно было бы найти совсем другой, но я помотала головой, стряхивая пораженческие мысли. Сжав кулаки, глубоко вздохнула. Так долго готовилась к этому дню, столько перелопатила в душе, что казалось, я уже давно получила право убить её только за то, что мне пришлось думать об исходе.
Терпела. Я долго с ней мирилась. Злилась и сносила, разыгрывая из себя того человека коим не являлась. Как же унизительно играть роль: уподобляться слюнтяям, которых призирала, и ежедневно потакать принципам морали. Чужой морали. Общепринятой.
Хватит!
Я достала из кармана пальто верёвку, натянула её, чтобы снова опробовать на прочность. На самом деле, мне нужна была пауза, чтобы успокоить собственные нервы – прийти в норму. То, что я задумала, делается быстро, а потом на первый план выйдет железная воля. Небольшой нервяк и всё – погибла, выдам себя с головой. А мне нужно, жизненно необходимо, остаться хладнокровной.
Да и чего мне волноваться? Убийство спланировано идеально. Я проверяла его в течение трёх месяцев, тренировалась, отрабатывала движения до автоматизма.
Не-е-ет, я не трусила, я собиралась с мыслями, с силами, с эмоциями. Убийство – первый шаг, а потом придётся медленно двигаться, чтобы себя не выдать, не запятнать, не обречь на провал всё, что поставила на карту.
Сделала шаг, ещё один.
Чёрт! Что же так половицы скрипят!
Нет-нет, нельзя сдаваться, когда в моей команде играли идеальные партнёры: план, время, тишина.
Ти-ши-на.
Потрясающее состояние ночного дома. На столике электронные часы отсчитывали пору безмолвия, и я улыбнулась. Хотелось совершить запланированное мной, в какое-то экстравагантное время, не ровное. Значит, у меня всего две минуты.
Надо торопиться.
Я обогнула кресло, задев шторы. Натянула верёвку.
Медлила, ой, медлила, а зря. Надо делать, что собиралась, и валить отсюда на свежий воздух, подальше от странного запаха её духов.
Медленно поднесла верёвку к горлу и…
– А-а! – простонала я и села в постели.
Сон. Сон. Сон.
Твою же за ногу! Это сон.
Я находилась в тёмной комнате, такой же, как в моём сне. Только эта освещена уличным фонарём, а не настенным бра.
Сунула ступни в новые тапочки, купленные вчера, во время похода в супермаркет, взяла с подлокотника дивана телефон, и посмотрела время. На экране яркими неоновыми буквами высветилось два часа тридцать три минуты – ровно столько было на электронных часах в комнате незнакомки.
