Я не знала чему верить, на что полагаться.
Запуталась.
Я запуталась.
Глава 16
Валерий очень осунулся с тех пор, как я в последний раз видела его. Он сидел за столиком кафе и смотрел перед собой. Мужчина положил руки на скатерть, тем самым взяв в кольцо чашку, и сцепил пальцы.
Время бежало, а я продолжала стоять на месте – всего в двух шагах от входа в кафе, сомневаясь в правильности своего прихода. Узнать что-то большее от Валерия не рассчитывала – пришла за посылкой от подруги. Но именно её я боялась получить. Она стала бы окончательным подтверждением смерти Людмилы, а я не желала прощаться с ней.
Ежедневно включала запись с автоответчика Люси. Каждый раз мне казалось, что дозвонюсь: Комарова поднимет трубку, поинтересуется моими делами. Представляла, как рассмеюсь и сообщу, что увидела страшный сон, в котором её не стало. Расскажу ей, как металась, не осознавая до конца, кто я есть: жертва или охотник. Мы посмеёмся вместе над моими страхами в отношении Артёма, желающего снять мой скальп.
Вслушивалась в звуки голоса подруги, я мечтала вынырнуть из кошмара. Затем сильные руки Антона ласкали моё тело, возвращая сознание в обыденную жестокую реальность. С каждым поцелуем Кудряшки, касанием его пальцев моей кожи, движением его плоти внутри меня, я летела в бездну, отрываясь от девушки, которую знала почти всю жизнь; от девушки, ставшей мне родной. Я устремлялась к самому дну бездны вместе с Антоном.
У бездны нет дна?
Ха! Ещё как есть – верю в это. Бесконечность придумали идеалисты! Впрочем, как и формальности связанные с уходом близких людей в другой мир. Последняя воля усопшей! Да кто это придумал?! Кто?!
Вещи живут дольше своих хозяев – закон. Материальность побеждает всё и всегда. Это один из китов нашего мира – ось, полюса. Совсем другое – обещания, данные живыми людьми умирающим. Откуда в нас подобное? Почему мы с лёгкостью даём согласие умирающим и потом отдаём им долги?
Обещания – беспредметные, бесплотные, не имеющие физического воплощения посылы. Исполняя их, мы освобождаемся от тех, кого любили. Реализовывая обеты, раздаривая вещи, мы прогоняем из своей судьбы родных людей – тех, кто трогал наши души, с кем мы сосуществовали в унисон.
Сейчас я теряла Людмилу Комарову, находясь в пяти шага от её посыльного. Если пойду навстречу, заговорю с Валерием, то окончательно признаю, что она умерла, а я останусь в неоплатном долгу перед ней.
Может сбежать?
Вот так – просто уйти не оборачиваясь. Быстро. Бегом.
Присела на корточки, сжалась, но не отводила взора от худощавого лица молодого мужчины сидящего в обнимку с чашкой. Если он поднимет свой взгляд, то увидит меня.
Сбежать?
Он воспринимал посылку, которую собирался отдать, как часть непроизнесенной воли моей подруги. Боялся отправить по почте, потому притащил её, чтобы лично вручить. Он признал Людмилу Комарову погибшей. Он сумел вычеркнуть мою подругу и сейчас исполнял долг – обещание, данное ей.
Я сопротивлялась, слушая каждый день одну и ту же запись автоответчика. Не желая мириться с уходом дорого человека, продолжала думать о ней. Только мысли – враги, постоянно возвращали меня ко дню её смерти – пожару. Я уговаривала себя, что Комарова выжила, просто не звонит и мне – у неё дела. И на самом деле начинало казаться: я права.
Стоит сделать шаг в направлении столика, где ждал Валерий, и… Моя подруга исчезнет. Растворится в пыли времени, в молекулах памяти, атомах праха.
Моя. Подруга. Исчезнет.
Мне убежать?
Вытерла слёзы и покачала головой, продолжая сидеть на корточках, прикрывая рот ладонью, чтобы не закричать в голос от боли, разрывающей сердце.
Бежать?
Память рисовала Милу за школьной партой, старательно выводящей закорючки в тетради. Почерк у неё всегда был плохим, и сколько бы подруга не старалась, продолжала писать, как курица лапой. Зато по математике у неё всегда одни пятёрки.
Потом был выпускной, и она пришла в красном платье с умопомрачительным макияжем и причёской. В тот вечер – последний вечер среди одноклассников – двое мальчишек признались ей в любви.
Надо убежать? Подняться, развернуться, уйти?
Если я поступлю так, то подруга останется живой?
Сморгнула слёзы. Они быстро скатились по щекам, и я вытерла их следы. Достала платок, прочистила нос. Зажмурившись, чтобы больше не плакать, представила себе улыбающуюся подругу в том самом красном платье.
Нужно найти снимок – мы фотографировались на теплоходе в тот вечер, на выпускном. Ветер подхватил подол наряда, Людмила засмеялась, одёргивая подол. Так и запечатлели.
Я назвала тот снимок: «Мерлин Монро».
Эгоистка. Я – слабачка. Думала только о себе.
Распахнула веки, встала и направилась к столику в кафе. Но духу не хватило окликнуть Валерия Сотникова, когда подошла и замерла возле его стула. Может с минуту, или целую вечность, я стояла рядом с мужчиной и смотрела на него, храня безмолвие.
Подумать только: у меня была целая минута или вечность, чтобы передумать.
– Здравствуйте, Маргарита, – поднял на меня взор Валерий, а затем привстал, указывая рукой на стул напротив. – Присаживайтесь.
Всё. Шанса сбежать не осталось.
Отодвинула стул. Уселась.
Что говорить? О чём спрашивать? Что у нас общего с этим человеком, кроме горя? Бедой не делятся. Её прячут глубже за пазуху и бегут туда, где меньше людей. Там её откупоривают, как бутылку коллекционного вина и пьют до дна. А его нет – дна этого. Сколько не прикладывайся и не отпивай – не видно.
– Я рад, что вы пришли.
– Простите, я не поздоровалась, – выдавила я. – Здравствуйте.
Мужчина полез в сумку, стоящую на соседнем стуле, вытащил из неё небольшой свёрток и положил на стол передо мной.
– Вот, – уронил он.
Промолвил что-то, скорее для того, чтобы просто разбавить гул аэропорта собственным голосом. Не знаю, мне так показалось. У меня же самой смелости не хватало даже на это.
Снова потекли слёзы по щекам, и капли упали на джинсы, превратившись в тёмно-синие, округлые кляксы.
– Откройте, пожалуйста, вы, – жалко пролепетала я. – Не могу. Больно.
Валерий кивнул и разорвал упаковочную бумагу.
Солёные капли продолжали скользить по коже, щекотать её, и срываться вниз, превращаясь в бессодержательность – в то, что высохнет, испарится. Как жизнь моей подруги. Как её смерть. Не могла сказать, что ничего не останется. Просто оно смешается с действительностью, ежедневностью, ежеминутностью и станет незначительным воспоминанием. Со временем и память сотрётся, сделается чем-то вроде альбома со старыми фотографиями в красивых рамках. Тем, что показывают новым друзьям, сослуживцам, иногда пересматривают. Но чаще всего, память в виде снимков стоит на книжной полке или лежит в шкафу и пылится.
